УАЗБУКА, почти все об автомобилях УАЗАвтомобили УАЗ: Клуб УАЗоводов, Фотогалерея, Форум УАЗ, библиотека, каталог УАЗ
Автовентури
УАЗБУКА, почти все об автомобилях УАЗ
 

[ Лирика УАЗ ]

Отрывки жизни.
© [babai]


Пролог

Искал как-то вечером одну нужную бумажку в книжном шкафу, и «набрел» на семейный фото архив. И альбом дембельский.
Завяз надолго, даже про предмет изысканий забыл. Кто из нас фотографии свои «архивные» часто смотрит? То-то и оно. Я тоже, в последний раз лет десять назад тому.

В общем «увяз». Сидел, часа три перебирал. Держишь в руках фото, уже пожелтевшее, снятое легендарной «Сменой 8М» и проявленное в домашней «лаборатории»-ванной, а с неё смотрят смеющиеся физиономии молоденьких пацанов. Беззаботных, довольных собой в частности, жизнью вообще, и окружающим миром в особенности. Ещё никто из них не задумывается даже о судьбе и жизни своей. Зачем? Ведь она ещё вся впереди. Длинная, практически бесконечная. И абсолютно безоблачная. Как мы все тогда думали.
В общем, навеяло.
Отрывки жизни.

1.

После изнуряющих выпускных школьных экзаменов и еще более изматывающих вступительных в ВУЗ наступил праздник жизни.
Как нам казалось, во всяком случае. До первой сессии. Потом был ударный, почти круглосуточный труд, что бы эту самую сессию сдать.
В общем-то, как у любого нормального студента.
Получилось.
А потом родная(ые) партия-правительство-политбюро решило, что негоже молодежи (почти в рифму), вернее её части, которая носила гордое звание «студенчество», косить от отдачи долга перед Родиной. И перед летней сессией выписал военкомат нам всем «пригласительные билеты».

В семьях шок и тихие проклятья родителей в адрес этих самых «партия-правительство-политбюро».
Жернова набравшего оборота «интернационализма» требовали всё больше и больше «сырья». Бронь отменили «на раз». Ну да мне-то по барабану. Чего кандидату в мастера спорта бояться Армии. Наша Армия – ЦСКА. Вернее та её часть, которая называется  спортротой  при каком-нибудь ВО. Только сессию летнюю сдать надо и на сборы съездить. Квалификацию подтвердить. Одна незадача, по времени они почему-то совпали. На одной из тренировок тренер сообщает радостную весть, через неделю очередные сборы перед очередным первенством очередного «чего-то». В такой же радостной форме получает ответ, что ввиду сдачи очередных же экзаменов в ВУЗе сборы отменяются. Для меня во всяком случае.
– Если не поедешь на сборы, в спортроте не оставлю! - молвит тренер.
– А и не надо! Буду служить как все! - отвечаю гордо.
Дома у родителей транс. Очнувшись, включают все имеющиеся в наличии рычаги-педали-знакомста-родство. Телефон раскаляется до бела. Около недели изнурительных переговоров.
– Всё! Вопрос решили! Сдаешь спокойно сессию и остаёшься в СКА!
Представляю, чего им это стоило.

Лафа! Полчаса от дома на трамвайчике. Вот служба! Но вожжа-то уже под хвостом. Пропаганда помноженная на юношеский максимализм (точнее глупость), не оставляют ни малейшего шанса на здравомыслие. Оно придет потом. Позже. Всего-то через год, на госпитальной койке. А пока …

«Каждый настоящий мужчина должен отслужить в армии! Поеду служить, куда Родина пошлёт!». Мультик про пластилиновую ворону видели? Про мужика, которого жена в лес за ёлкой послала? Это вот тот самый случай. Перефразируя героя: «Послала меня, как-то раз, Родина служить. Уж послала, так послала!»

Призывной пункт. Глухой бетонный забор высотой больше трёх метров. И колючая проволока по периметру. Ну, чисто зона. В «пригласительном» синим по серому написано «прибыть в 9.00». Сказано – сделано. Таких, больше ста челов. В основном все пацаны с нашего района. Мы ж теперь люди военные. Пока, правда, не совсем. Ибо «настоящие» военные появились часам к 15.
На крыльце нарисовывается какой-то «подпол» с пачкой документов в руке.
– В две шеренги становись! Быстро! Кто, бля, там жопы мнёт? Персональное приглашение требуется?
Построились.
– Кого называю, пять шагов вперёд!
Таких названных почти девяносто человек. Вместе со мной.
Выходят ещё майор и капитан. Покупатели. Такие же красномордые. Не то от загара, не то от водки. Скорее цвет лиц – палитра красок этих двух составляющих. И два сержанта с ними. Или при них.
Военком разоряется:
– Ты посмотри, каких я тебе орлов собрал! Все студенты! Все спортсмены! Лучшие из лучших!
Но по лицу майора видно, как глубоко ему насрать на всех вместе и каждого в отдельности. Включая военкома. И вообще на всё насрать. Зато, после того, как они опять удалились в здание военкомата, один из сержантов важно изрёк:
– Вешайтесь, душары! Вы теперь «команда 280»!
– Сам вешайся, урод! - это из строя.
– Кто там пасть раззявил, а?
– Ну я, и чё?
Толпа глядела на чужаков весьма не добро. Второй рекс оказался по умней, и дернув залупатого что-то проговорил ему на ухо. Расклад был, однозначно не в пользу сержантов. Толпа здоровых накачанных пацанов, против двух убитых анашой организмов. С позволения сказать – «дедушки Советской Армии». Тот пыл резко поумерил, но огрызнулся:
– Я с вами, духи грёбаные, в части разберусь!
– Да пошел ты нах!
– Если сам доедешь! - раздалось сразу с нескольких сторон.
На том и порешили. Тогда мы ещё не знали, что есть такое, эта самая «команда 280», и что большую часть своих пацанов, с кем вырос на одних улицах, я не увижу больше ни когда. Как не увидят их больше никогда родители и близкие. Для многих это был «one way ticket», как в песне суперпопулярной в те годы группы. Длинный путь. И извилистый. Как тропа горная, когда кажется, что конца ей не будет никогда, и сдохнешь здесь, под этим РД, так и не увидев другого мира, того в котором родился и вырос, в котором остались твои родители, школа, улица, двор, институт, девчонки и дискотеки, отцовские «Жигули» в гараже.
«Кош келинездер, дустум! Ашгабат рохат лыгдыр!». Краснознамённый Туркестанский военный округ – самый Туркестанский округ в мире! А сороковая армия – самая сороковая в Союзе. Ибо только в ней служили шурави, а обратный адрес назывался не в/ч, но п/п. Ура, товарищи! И понеслась. А названия какие, красивые и не русские – Ашхабад, Мары, Иолотань, Каахка, Теджен, Термез, ………., Тузель, Чирчикский госпиталь, Азадбаш, Тавоксай, Тузель, …….
Но это было потом. Уже в другой жизни. И с другим человеком.
А пока, на улице стоял июнь 1983 года.

2. «Воробей»

– Товарищ майор!!! Сергей, ну нельзя же так! Ну бля, ну слов нету! Ну почему опять ко мне? Ну засунь ты его в хозо, нахер мне этот детсад тут нужен?
Ротный разорялся во весь голос. Гнев праведный переполнял его настолько, что чуть крышу не сносило. Я сидел на крыльце модуля, стоя в наряде дежурным по роте – каламбур получился. Ротный и комбат примостились в тени на лавочке за углом казармы и меня не видели. Ни в расположении, ни около не было ни одной души. ПХД. Было очень тихо и потому слышимость была отличная.
Спор шел о молодом пополнении, вернее об одном «чижике» из него – рядовом Воробьеве. Росточку в нем было чуть боле полутора метров и весу килограммов сорок. На «задохлика» похож не был, все пропорционально, но уж больно миниатюрное. Тоненькие будто детские ручки, ножки-палочки, шейка, голова и всё, что на ней закреплено: ушки, носик, глазки. Хэбчик 44-го размера, а меньше в армии не бывает, висел на нём парашютным куполом. Одно слово – воробей.
Какой военкомовский придурок вместе с председателем медкомиссии его в армейку отправил, неизвестно, но видать либо с бодуна великого недосмотрел, либо на принцип пошел.
 
– Не обсуждается. Списки уже в штабе.
– Ну ты посмотри на него. Мне пулемётчик нужен, понимаешь? Пу-ле-мет-чик!
– Вот и поставишь его к своему Кузьме. Пусть учит.
– Кого учить-то? Его соплёй перешибить можно.
– Саня, не ипи мне мозги! Некуда мне его деть, понимаешь ты? Некуда! А у тебя лучшая рота. Сам видишь, кого прислали.  Обмороки, через одного. Ничё, натаскаешь.
– Не доживу я, бля, в этом дурдоме до академии.
– Типун тебе! Чё х..ню то несёшь? Сплюнь!
– Да я не в этом смысле – спохватился ротный, поняв, что сморозил лишку. На войне все суеверными становятся. Иногда даже слишком.
– А я в этом. А до академии тебе, как медному котелку ещё. «Акаде-е-емия» - передразнил комбат. - Посмотришь на него, потом определимся, что с ним делать. Всё!
Я быстренько нырнул в казарму. Когда ротный зол, под раздачу попасть – неча делать. Нам судьбину лишний раз дразнить не к чему.
В дверях чуть не столкнулись лбами с каптёром.
– Э-э! Чиво бегаищ, как сайгак?
– Сам ты… Щас ротный зайдет верблюдом тебя сделает.
– Зачем вирблуд?
– Не «зачем», а «почему»… - начал было я, но развить мысль не успел.
– Смирно! – радостно проорал «дневальный по тумбочке», вытянувшись в струнку.
Ротный, не удостоив дневального штатным ответом «Вольно», воззрился на каптёра.
– Ко мне, боец.
Юсуф, Суфа по простому, обутый в «форменные» армейские тапочки изобразил «подход строевым шагом».
– Силющию, таварыш каптан.
– Я тебе, мудаку, что приказал сделать? Ну?
– Капторка парадык навадыт, таварыш каптан.
– Я тебе, Исмаилов, приказал все зимнее обмундирование, шапки и бушлаты, вынести на просушку. А потом «парадык навадыт», Исмаилов. Что не понятно Вам было сказано, товарищ солдат?
Если батя переходил с личным составом на «Вы», дело плохо. Я, на всякий случай, прикинулся ветошью.
– Так тошно, товарыш каптан.
– Через час приду, проверю. Если все не будет разложено, я тебе сделаю конкретно «тошно» - передразнил ротный.
– Свободен.
– Йест! – отрапортовал наш бравый каптенармус, довольный весьма, что дело ограничилось устным предупреждением. Дабы побыстрее слинять с глаз долой, Суфа попытался изобразить один из приёмов строевой подготовки – «поворот на 180 градусов на месте и отход от начальства». Но так как на ногах у него были тапочки, то при совершении этого манёвра он потерял равновесие и запнувшись буквально чуть не мордой в пол, рухнул на взлётку. Увесистая связка ключей на метровой цепи с грохотом залетела под тумбочку.
– Билят! – от неожиданности вырвалось у Суфы.
Но ротный уже вышел.
– Ищто, дедщка советский армия должен как дух пахат щтоли, вах? Алик, дай днивальный свой, а? Пускай памагаит.
– Свободного возьми. Чифир с тебя вечером.
– Базар нет. Силющай, Алик, чё ротний зилой такой, да?
– Должность у него такая – не стал я вдаваться в подробности случайно подслушанного разговора.

Вечером, после отбоя, сидя в каптёрке за неспешным чифирком, пацаны послали дневального за Воробьем. Интересно ведь. Такого бойца во всей бригаде не было. Ежели не во всём контингенте.
– Разрешите войти? – на пороге в трусах стоял Воробей
– Заходи. Ты, душик, кто есть-то? – воззрился на него Поп
– Рядовой Воробьев, товарищ сержант.
– Да я вижу, что не Орлов. –  скорбно произнёс Поп. Пацаны заржали.
– Пулемётчиком, значит, будешь? А пулемёт-то поднимешь? А то вот Кузьма, в смысле товарищ младший сержант Кузьмин, старый у нас. Тяжелое ему таскать не положено уже. Справишься?
– Справлюсь, товарищ сержант.
Поп тяжело вздохнул.
– Ну ну. Ты гляди, в горах чикаться с тобой никто не будет. И как ты попал-то к нам? Откуда?
– Из тедженской кишинской учебки, товарищ сержант.
– А-а! Царица полей, пехота. А до армии-то чё делал?
– В шяхмати играль. – вставил свои пять копеек Суфа.
– В институте учился.
– В каком?
– В педагогическом… - Воробей замялся и покраснел.
– О! Ёлы-палы! Учитель што-ли? Ну пи…ец! Учить нас теперь будешь!
– Вас, дураков, уже ни чему не научишь. – встрял я – чё до салабона дое…ись?
– А ищто, спрасит нелзя? – буранул Суфа – Чиво он стикиляний щтоли, учител эта?
– Вот Суфа, будешь его обижать, он детей твоих учить не будет. Будут они у тебя дураками.
– Как их папа – веско изрёк Кузьма – Если у Суфика дети грамотные все будут, баранов тогда некому пасти.
Пацаны опять заржали.
– Э-э! Какой баран-шмаран? Я в гораде живу, Кузма!
– Да у вас и по городу бараны ходят - проявил Кузьма знание экономической географии.
– Эта у вас па горад сивиньи ходят, а наш горад културный.
Мужики, держась за животы, уже залезли под стол. Про Воробья уже все забыли.
– А ты что умеешь то по жизни – спросил я его.
– Я «горник» вообще-то – вдруг сообщил Воробей – первый разряд по альпинизму.
– Альпинист, говоришь? – переспросил Поп – Ну-ну.
Что он хотел сказать этим «ну-ну» никто не въехал. Но за умного сошел.
– Зовут как? – спросил я.
– Володя.
– А чё, ты в самом деле учителем работать пойдёшь? Или больше поступать некуда было?
– Пойду. Мне нравится. У меня отец учителем всю жизнь работает.
– А мать?
– Мама умерла, когда я ещё маленький был. Мы с отцом живем.
– Ладно, Вова-Воробей, отбой тебе пять секунд.

Через семь месяцев на очередном выходе взводу была поставлена задача оседлать горочку одну, именуемую на военном языке «господствующей высотой». У её подножья стоял большой кишлак, который предстояло «проверить» на предмет склада духовского оружия и присутствия в нём непосредственно духов как таковых. За хребтом махра чистила ещё два кишлака и зелёнку.

Начали они на несколько часов раньше и уже столкнулись с серьёзным сопротивлением со стороны «мирных жителей». Как обычно, во всеобщем бардаке и нестыковках, основная группа уже была на окраине кишлака, а мы только начали подниматься по склону. По рации оттуда разведка передала, что с той стороны выдвинулась в нашем направлении группа вооружённых джентльменов в количестве ориентировочно сорока стволов на лошадях.

Группа не успевала оседлать высоту раньше духов. Если они заберутся на гору первыми – всем .…ец. Закон горной войны – кто выше, тот и прав. Тогда Воробей предложил на легке, только с пулемётом и парой-тройкой запасных магазинов по более короткому пути добраться до тропы в седловине и попридержать духов до подхода группы. И он ушёл. А группа не смогла быстро подняться за ним, потому что была обстреляна прямо на склоне  со стороны кишлака. Духи ждали подмогу и ввязались, чтобы не дать группе сесть на гору первыми. Всё это время Воробей держал тропу. Практически до последнего патрона, с пулевым ранением, разорвавшим бедренную артерию. Наши успели первыми. Но Воробья спасти уже не смогли.

Столько детей выросло в целом поколении, которых не учил учитель Владимир Воробьёв. Не рассказывал на уроках о красоте и величии древних гор, об обычаях народов их населяющих. И династии нет такой, учительской, теперь в России – Воробьёвых. Есть только человек, испивший всю чашу горя людского до последней капли. Старый учитель Воробьёв.

3. Бансай

Слово японское. Или термин. Но идея пришла туда из Тибета. Не сама, конечно, но на плечах странствующих монахов-буддистов. Которые, в свою очередь, подглядели её у Всевышнего. От них ведь, до Него, ближе всех. Китайцы с индусами считают себя родоначальниками сего занимательного искусства. Каждый, причем, себя главнее. Ну, это как обычно.

Только вот, у них это как-то не прижилось, зато «иппонци» сделали из горшочных деревьев культ. Уж больно им понравилось, видать, уподобление Создателю при сотворении мира.

Кстати, есть у меня уверенность, что именно ему принадлежит бренд. Сидел он так вот, над горшочком – Землёй и ваял махонькие деревца. Много-много создал разных. Но явно не хватало Жизни в Его творении. И тогда Он стал лепить животных и птиц, и расселять в горшочке между деревцами. Так появилась жизнь на Земле.

Потом, по-видимому, горшочек был задвинут в дальний угол, и долгое время на нём ничего не происходило. Наверное, просто надоела игрушка. Обычное дело. Совсем как у людей, созданных по образу и подобию. Причем, вне зависимости от возраста.
Через некоторое время Создатель вспомнил о своей старой игрушке. Достав её, Он с удивлением обнаружил, что жизнь в горшочке течёт своим размеренным чередом. Ни какого прогресса. Сплошная вялотекущая эволюция. Одни животные жуют листья с посаженных Им деревьев, а другие животные жуют тех, кто жуёт листья. Тривиально просто всё. И малоинтересно.

Тогда Создатель налепил маленьких человечков и поселил их вместе с деревьями и животными, а горшок-Землю поставил на подоконник.  Но человечки не имели ни длинных острых зубов и когтей, чтобы добывать себе пищу, ни толстой меховой шкуры, чтобы спасаться от холода. Поэтому, они не могли добывать себе «жующих листья», защищаться от «жующих жующих», да и из форточки у окна по ночам дул холодный воздух, что приводило к повальной простуде среди человечков. Человечки стали вымирать.

Посмотрев на несовершенство своего труда, немного подумав и, видимо устыдившись ошибок в конструировании, Создатель сделал то… что сделал. Он дал человечкам в руки ОРУЖИЕ.

С этого момента «горшочный метроном» заработал в ускоренном режиме…
 
– «Всевышний создал Землю и автомат Калашникова».
– ……………..!!!???
– Фара, ты где так «обдолбиться» успел. Или у тебя заначка была? Совсем на голову   плохой!
– Это не я, это на прошлой операции мне один царандой сказал…
Фара, в смысле Фарух, таджик по национальности и студент университета, временно отозванный для «отдачи долга Родине», на таджика-то и похож не был. Светлокожий блондин с серо-зелёными глазами. Принадлежность к восточной расе выдавали только утончённые, по-восточному же, черты лица и слегка раскосые, но большие глаза. В обязательной графе «национальность» у него было написано «таджик», но он всем представлялся исключительно «персом». Но с местным населением общался легко. Язык то, практически, один.
Перс так перс, нам похрен. Дрючба народов у нас тогда была. В смысле Партия дрючила народ, не взирая на национальность и вероисповедание. В переносном смысле. А народ, не уступая Партии, дрючился меж собой без оглядки на цвет кожи. В прямом смысле.

Фара не огрызался, что само по себе редкость великая.
– А к чему ты это вспомнил-то? – спросил я.
– Да так. Смотрю вон туда – Фара кивнул головой в сторону распростёртого под нами ущелья с прилепленными на склонах домиками и дорогой-полосочкой между ними - и думаю, каким всё маленьким кажется сверху. Малюсенькие дома, малюсенькие деревья, тоненькие ниточки виноградников. А люди вообще как муравьи. Наверное, мы для Всевышнего кажемся такими же…
– Бансай, как бы… – всплыло в памяти слово, вычитанное когда-то, давным-давно, в другой жизни.
– Похоже – согласился Фара.
– Какой, нахрен, всевышний? Автомат Калашникова изобрёл Калашников, СВД изобрёл Драгунов, КПВТ изобрёл Владимиров, ДШК – Дегтярёв со Шпагиным. – «блеснул» эрудицией Поп.
– И только анашу придумали духи, за что им большой человеческий рахмат от советской армии. – вставил «шутку юмора» Славка Нестерчук. – Одно хреново, не придумали они такого чарса, чтобы после него сушняк не долбил. А то и так с водой напряг.
– А водку придумал Петров. – добавил я – И за это получил добавку, Водкин, к фамилии.
– Не-е… Водку придумал Менделеев, это нам в школе химичка рассказывала. А Водкин – эт вроде писатель был такой. – добил всех глубокими «знаниями» Поп.
– Не писатель - заржал Славка – а художник…
– Какая нах разница? Что писатель, что художник – парировал Поп – люди искусства, короче.
– Ну ты и деррёвня – не унимался Нестерчук
– Он «Купание красного коня» написал – вставил и я свои познания.
Цветное фото этой картины, вырванное из какого-то журнала, было приколото кнопками с внутренней стороны двери сарая в доме моих бабушки и деда. Всё моё детство перед глазами маячила эта выцветшая картинка.
– Ну вот, я ж говорил, писатель, а ты как дятел «худо-о-жник» - передразнил Поп Славку.
Ему уже никто не возражал. Пацаны держась за животы, закрывая рты рукавами, беззвучно хохотали.
– Хорошо, что ещё и брательник твой с тобой не служит, а то совсем задолбали бы. – не унимался Поп.
– У меня нет брательника, только сестра старшая.
– Как это нет, ты чё мне тут в уши дуешь?
– Да нету, я тебе говорю.
– Не гони. Я лучче знаю. «Зиту и Гиту» смотрел? Или этот ещё… как его… «Рам и Шам»?
– А это-то при чем? – не понял подвоха Славка.
– Как «при чем»? Да при том! Если есть Нестер-Чук, значит, есть и Нестер-Гек. Ты мож, просто не в курсах. Вас наверное в детстве разлучили.
Пацаны уже корчились в судорогах.
– Да пошел ты…- огрызнулся Нестерчук.
– А чё? Ты вот тут вшей кормишь, а брательник твой может в Америке живет. Миллионер.
– Почему сразу миллионер? – давясь от смеха поинтересовался я.
– По закону кино так положено – важно изрёк знаток индийского кинематографа.
Так и сказал – «по закону». Оказывается, закон такой есть.

Заканчивались третьи сутки нашего «сидения» на блоке, причём временном и практически не обустроенном для длительного проживания. С полкилометра выше, за скалой, находился стационарный пост. По сравнению с нашим – пять звёзд. Но нам, как всегда, не пёрло. Днём жара невыносимая даже под брезентом, натянутым между стенами-ящиками из под снарядов, заполненными камнями, а ночью дубак такой, что от стука зубы крошатся. Даже бушлаты не спасали. «Жить» можно только немножко утром и немножко вечером.
– Скока, мля, ещё сидеть здесь, интересно? Задолбало уже… Когда они это грёбаное ущелье чистить-то будут?- не унимался Нестерчук.
– Ты ж у нас связист. Вот и спроси у комбата по рации. – прикололся Поп.
– Типа, пошутил, што ли? Шутник, мля…
– Когда надо, тогда и будут. Ты услышишь. Если не проспишь… - теперь уже я «типа пошутил», потому как не только не услышать это невозможно, но и оглохнуть можно.
– Дождик, ну мы жрать сегодня будем или нет? – это уже младшему сержанту Вадику Дождёву. Он у нас, хоть и при «соплях» на погонах, младший сержант, но сроком службы не вышел.
Вадик у нас ленинградский, учился там же на финансового гения, считать умел хорошо, потому и был назначен ответственным за хранением и рациональным использованием сухпая. Заодно и поваром был. В смысле, на разогреве.
– Точно, жрать охота – вспомнил Поп – Дождик, долго там булками трясти будешь? Еду давай.
– Так, готово всё…

Солнце с ускорением падало за горы. Интересный ход у светила в горах. Быстро встаёт, целый день висит в зените, выжигая практически всё живое, а потом вдруг резко, как сдувшийся воздушный шарик, падает за горы.
Ещё день прошел. Тоска зелёная. Когда ж нас снимут отсюда.
– Всё, Славян, заступай на пост и охраняй нас как девку свою.
– Пока её дома кто-нибудь другой «поохраняет» - не выдержал язва Поп.
– Ты допи…шся у меня! – начал закипать Нестерчук – Я те, пока будешь дрыхнуть, фальшфеер в штаны засуну!
– Всё! Харош базарить! Тебя Дождик меняет, потом Фара. Ты чё до него докапался – это уже Лёхе.
– Ничё, злей будет – не заснёт. Его теперь до утра можно не менять, говно не скоро выкипит! – сидит лыбится во всю морду Поп.
– Злой ты, Лёха – подал голос со своей шконки Фара.
– О, мля! Зато ты добрый! А кто месяц назад духу башку его же ножом отпилил, а?
– Он басмач, и подох как собака.
– Лёха, ты чё орёшь на всю округу. Сказано же, замяли. Ничего не было, и никто ничего не видел.
– Да ладно, чужих здесь нет.
– Вот и молчи.

Дело было почти двумя месяцами ранее. При зачистке кишлака напоролись на группу духов. Духи могли, теоретически, слинять потому, как кишлак был «оборудован» целой системой кяризов, но решили «борзонуть» и устроили засаду. Расчет был на то, что один из входов в кяриз находился буквально в десятке метров от дома, где они засели, а потому уйти они могли совершенно легко. По кяризам за ними никто и никогда не гонялся. Не благодарное занятие и весьма не полезное для здоровья.
Но фортуна в тот день от духов отвернулась. Кто-то из местных стукачей донёс хадовцам, где искать моджахедов. И наши, не мудрствуя лукаво и подогнав к дувалу БМПэшку, расстреляли дом из пушки и гранатомётов, «привалив» при этом троих «партизан». Ещё трое рванули к дувалу с тыльной стороны дома. Двое не добежали, а один успел перескочить забор. Вот там-то он с Фарой и познакомился.
Перемахивая через забор, дух в воздухе выпустил по Фаре очередь. Резвый оказался,  молодой. Вернее по тому месту, где Фара стоял. Потому как в момент прыжка одного, второй с кувырком ушел практически под него. Фара просто не дав духу обрести земное равновесие, снес его, ударом обоих ног в ботинках по коленям. Дух взвыл и опрокинулся на спину, выпустив оставшиеся патроны в воздух. Когда подбежал Поп, Фара уже деловито поставив духа на колени вытащил у него же из-за пояса кривой нож и одним махом распорол горло от уха до уха. Свидетелей больше не было. Труп сбросили в кяриз, и туда же, для убедительности, бросили гранату.
«Может, сдать его надо было» - предположил Поп
«Больше делать нех. Сегодня мы его сдадим, а завтра он опять в меня или тебя стрелять будет. Ты уверен, что снова промахнётся?»
Такой аргумент Лёху убедил.

Я устроился на шконке из ящиков, пристроив под голову РД. «Лифчик» - она же «разгрузка», по правильному, положил с лева от себя, сверху «придавил» автоматом. Что бы, ежели чего, в темноте и спросони не париться с поисками. Запахнул по плотнее бушлат и закрыл глаза. Наступило самое замечательное время. Время, когда можно закрыть глаза и переместиться во времени и пространстве в ту, другую жизнь. Настолько далёкую, что практически абсолютно не реальную. Жизнь, где есть телефон, телевизор, магнитофон, ванна, мягкая кровать с ослепительно белыми простынями, вкуснейшие бабушкины блины и оладьи, пельмени и вареники с вишней из сада, мамин борщ, почему-то особенно вкусный на второй день.
А ещё новые джинсы Levis, купленные прямо перед армией у фарцманов за немыслимые деньги. И асфальт. Не жидкая пыль и камни под ногами, а твердый, ровный и чистый асфальт. Я иду по нему легко и дышу полной грудью воздухом, наполненным запахом цветов, за спиной у меня нет РД и не трёт шею ремень АКМ.
Вдруг откуда-то повеяло знакомым запахом оружейного масла в перемешку со сгоревшим порохом и кислым запахом сырого табака.
«Надо же – подумал – неужели ветер так далеко его принёс?»

Стало трудно дышать и я открыл глаза.
Это Фара, закрыв мне рот одной рукой, указательный палец другой прижал к своим губам.
– Шухер – прошептал он – Вставай. Какая-то движуха в нашу сторону.
– Там же мины – одними губами обозначил я.
– До них ещё не дошли, но кто-то там есть.
Я встал, натянул «лифчик» и взяв автомат вылез из блиндажа. Дело шло к утру и за горами уже начала проявляться чуть светлая полоска неба. Мы с Фарой замерли, напряженно вслушиваясь в абсолютную тишину. Вдруг послышался шорох катящегося камешка. Маленького-маленького. Может ящерица задела, может змея. Больше звуков не было. Но что-то было не так. В воздухе висело какое-то напряжение.
– Буди всех – прошептал я.
«Лучше перебдеть, чем не доспать» - почему-то не к месту и не в тему пришло на ум любимое выражение ротного.
Пацаны как тени выскальзывали из-под брезента и растворялись во мгле. Каждый знал своё место.
Я взял в левую руку ракетницу, а правой дернул за шнур. Желтая ракета с шипением поднялась над склоном и зависла на парашюте.
В ту же секунду Поп выдал длинную очередь из своего пулемёта. Трассеры рикошетили от камней и разлетались в разные стороны.
В ответ не прозвучало ни одного выстрела. Даже обидно как-то.
«Ёпт! Совсем нервный стал» – подумал я про себя

Соседи сверху запросили, по какому случаю салют. Ответили, что возможно было движение. У нас поинтересовались, где таким чарсом хорошим затарились, не могли бы поделиться, а заодно так же мы узнали много новых интересных слов и выражений.
– Фара, ты, походу, точняк втихаря долбишься! – бухтел Поп – Обкурится мля, и банзай ему везде мерещится! Каратист фуев!
– Леха, не «банзай», а «бансай». Маленькая модель живой природы.
– Да мне пох как оно называется! Поспать не дал, «моделист» хренов!
Шар показался из-за гор только огненно-красным краешком, а вершины гор уже залило солнечными лучами. Верхняя часть ущелья все больше наполнялось солнечным светом, а внизу еще стелилась туманная дымка. Воздух, казалось, аж звенел своей чистотой и ароматом горных трав. В такие моменты почему-то больше всего ощущается мега величие этих древнейших гор, и ничтожность свою в сравнении с ними.
– Ладно, не бухти. Гляди, как солнце встаёт красиво.
– Я уже год смотрю на эту, мля, «красоту». Тошнит уже. У меня с утра тоже встает красиво. Я ж никому не показываю.
– А чё ты стесняешься? – Славка просто не мог упустить такой случай – Ты ротному покажи… Вот уж Селиван удивится, наверное!
Пацаны ржали уже во весь голос. В этом почти истеричном смехе было всё, и отпустивший страх, и радость от того, что на этот раз всё обошлось, и что лучше быть «долбо…ми и пид…ми», но дышать полной грудью и увидеть ещё один новый день, который приближает нас к самому желанному и святому дню для каждого бойца – дембелю. И увидеть этот день своими глазами, а не через окошко цинкового ящика.

Жека

Январь 2008 года.
– Здравствуй, братка.
– Здарова, Жека.
– Жизнь как? Семья? Сам?
– Да по тихому. Без напрягов, Бог миловал… Сам то как? Пацаны твои? Дом достроил-переехал?
– Нармальна! Пацаны «на месте», все живы-здоровы. Из органов уволился на пенсию. Пенсионер я теперь.
– Не может быть! Неужто настрелялся, ворошиловец?
– Да харе, скока можно. К «чехам» в гости только пять командировок. Хватит.
– Ну-у, ментов бывших не бывает.
– Слушай, дело к тебе есть…
– Говори…
– Займи чуток, ежели могеш… месяца на три-четыре. Отопление закончить надо.
– Нах оно тебе в лето-то, Жека? У вас на югах-то?
– Все шутишь, мля, старый… Брат, я по серьезному.
– Да нивапрос! Скока?
– Тыщ сорок... где-то…надо. Но сколько сможешь, за столько и спасибо.
– Лады, «первой лошадью» отправлю.

Май 2008 года.
– Братка, здарова! С праздником!
– Фара! Черт «нерусский»! Здравствуй, брат! Как ты?
– Пучком все! Ты ж знаешь, нас х.. сломаешь!
– Тебя-то точно! Как дома? Как семья?
– Нармуль, брат! Старшая дочка второго внука родила!
– Пипец, Фара! Саксаул ты, законченный, теперь!
– Завидуешь, братан!
– Не… Удивляюсь я вам  всю жизнь! За сороковник лет перевалит - уже все деды, и живете, мля, до ста лет… дай Бог тебе здоровья!
– Генетика, брат, хорошая.
– Ага! Точно! Жека жопу твою не закрыл бы если… тогда… вся твоя «генетика» на дувале осталась бы.
– Факт! Об нём и речь!


В кишлак заходили с двумя взводами с двух сторон. Кишлак большой, «полумирный» и от того «полумертвый». Хадовцы кивали на царандоев, царандои на хадовцев, разведка не показывала явной активности в том районе. Да и показывать-то на кого? Двумя  месяцами раньше «плотная» зачистка района была. С вырубкой виноградников, подрывом кяризов, показательными арестами отдельной части «подозрительного» населения и «ликвидацией отдельных представителей бандгрупп». Правда не пойму до сих пор, как они там меж собой «подозрительных» от «благонадежных» отличали, хэзэ. Все одинаковые.

Бээмпэшка аккуратно втиснулась в улицу и ворчливо ругаясь синим дымом ползла между дувалами. Узкий «тоннель» из глинобитных сплошных заборов сменился довольно обширной площадкой в центре кишлака. Типа, центральная площадь, с рынком и дуканом.
Машина вылезла наконец на ровную площадку свободного пространства. Мы неспешно вдоль дувалов отставали метров на 30 за бронёй и уже практически выходили на «площадь». И ни одной живой души …
Где-то на соседней улице раскатилась эхом длинная автоматная очередь. Башня «автоматом» оператора повернулась на звук. Тут же, с противоположной стороны площади, раздался до боли знакомый (в прямом смысле слова) хлопок. Пацаны таким же «автоматом» попадали на задницы, прижимаясь спинами к глинобитному забору. Скользящий удар гранатометного выстрела чирканул по башне БМП и отрикошетил в забор, вырвав из него куски окаменевшей глины и подняв облако пыли. Машина качнулась и замерла. Двигатель работал, но «жизни» в БМПэшке не было. Мужики оглохли слегка, сразу сориентироваться не возможно.
Тут же раздался неторопливо-размеренный энэсвэшный пулеметный говор.
Началось!
Кто-то невидимый на соседней улице крыл матом кого-то неслышимого. Хлопнули подряд две гранаты, кто-то что-то заверещал на верхней ноте и тут же раздались автоматные очереди. Крик оборвался. И то верно, чё орать-то. Всем бывает больно. Терпеть надо уметь. Прикинулся тушкой, глядишь и пожил бы ещё чуток. Может быть. А так под самую раздачу попал.
На площадь выскочила вторая БМП и под прикрытием нашей стала «сажать» из пушки по дукану, одновременно поливая в ту же сторону пулеметными очередями. В ответ никто не стрелял. Либо подавили пушкой, либо, что скорее всего, духи успели смыться.
Пригнувшись и прижимаясь к дувалу прибежал взводный.
– Чё расселись, Попов?
– Ждём, тарщ лейтенант.
– Чё, млять, «ждём»! Дембеля, штоли?!
– Ага – почти по уставу отрапортовал Поп.
– Будете тут жопы мять, хер дождётесь! Давай отсюда дворами по одному. Справа обойти надо. Хэзэ где духи там «окопались». От дукана стреляют, может чтоб отвлечь. Обойдут щас первыми нас и будет вам тогда «дембель» раньше времени. Я к машине.
Как же не хочется вставать с этой пыльной дороги. Так и сидел бы, прижавшись спиной к глиняному забору, слепленному ещё лет сто назад каким-то человеком. Тоже ведь человеком. Не врагом, не «бандитом», не «американским наймитом» (в рифму даже). Простым крестьянином с натруженными мозолистыми руками, чьи предки жили здесь ни одну тысячу лет, строили дома, возделывали виноградники, рожали и воспитывали своих детей, нянчили внуков. А потом с Севера пришли шурави…
Что там ждет нас, за забором этим? Хорошо бы, чтоб никто не ждал. Но так сегодня уже не будет.
Господи, как же не хочется-то…
– Низамов, пошел первым! – скомандовал взводный.
Фара молча натянул плотнее панаму на голову, перекинул за спину автомат, резко выдохнул и одним прыжком перевалился через дувал.
Через секунду я проделал тоже самое. Спружинил при приземлении и перекатом ушел влево, одновременно сдергивая через голову ремень автомата, распластался в тени какого-то навеса.
Стандартный двор, стандартного кишлака, каких тысячи. Во дворе стандартная же глиняная хибара. Всё было бы привычно-буднично, как обход участкового, ежели бы хозяева не норовили при каждом удобном случае пострелять в тебя. Прям народная забава такая у них. «Убей кяфира» называется.
Следом свалился Жека, за ним Нестерчук и Поп. Дом был пуст. Хотя и домом-то его назвать, язык не поворачивается. Две комнатенки с земляными полами. Если дома пусты, значит в кишлаке муджахеддины будут стрелять в шурави. Народная афганская примета такая.
Выходить надо было уже на соседнюю улицу через калитку. Нестерчук аккуратно открыл её, и так же аккуратно и тихо высунув пол головы осмотрел улицу в обе стороны.
– Чисто. Давай по одному с двух сторон.
Фара выскочил из калитки и тут же прижался спиной к дувалу, вертя головой и держа палец на спусковом крючке. За ним выскочил Жека и встал рядом. Я только рванул из калитки на противоположную сторону улицы, как услышал за спиной Жеку:
– Атас!!!
Я «на автомате» хлопнулся в пыль и перекатился три раза, как учили. Все произошло в один миг, но как в замедленном кино. Пока вертелся на земле, увидел как Жека со всей дури ногой толкнул Фару в спину. Фара вытянув руки с автоматом плашмя упал на дорогу, Женька же, падая на спину изогнулся и выпустил очередь надо мной. Одновременно с той стороны дороги из-за дувала, к которому я направлялся, выпущенная духом очередь подняв облако пыли наложила строчку на заборе, у которого только что стояли Фара с Жекой.
Поп, выставив ствол пулемета из калитки поливал длинной очередью в ответ. Я вскочил и одним рывком добежав до стены, плюхнулся под ней.
«Хоть бы только гранату, сука, не бросил! Хоть бы не бросил! А то пипец мне в этом глиняном коридоре» - стучало в мозгу, пока я лихорадочно выдергивал кольцо своей и перебрасывал через забор. Тут же вытащил вторую и бросил чуть правее по направлению от первой. На случай если метнуться в сторону вздумает. С разницей в секунду раздались два хлопка.
Фара с Жекой уже забежали назад во двор. На улице был только я, да торчащий из калитки ствол Поповского пулемёта.
Воцарилась звенящая тишина.
– Вот падла! Чуть не покрошил! – Громко возмущался за забором Поп - Ты как там? – это уже ко мне.
Я молчал.
Из калитки пулей вылетел Фара и в три прыжка оказался около меня.
– Как? – одними, практически, губами спросил Фара.
Я кивнул головой.
– Ну чё, надо лезть.
– Надо. – согласился я, пересиливая себя.
– Давай с двух сторон одновременно.
– Лотерея. Давай.
Фара вытащил гранату, дернул кольцо и зашвырнул подальше через забор. Одновременно  с хлопкОм мы перемахнули через дувал и раскатились в разные стороны. Около двери дома лицом вниз лежал дух. Фара перепрыгнув через него, подбежал к дому, ударом ноги распахнул дверь, бросил во внутрь гранату и прижался к стене около двери. После взрыва таким же макаром открыв дверь выпустил веером автоматную очередь. Этот дом был тоже пуст. Я посмотрел на духа, и вдруг увидел, что он смотрит прямо на меня. Он был ещё жив. Как я правильно предположил, достала его вторая брошенная мной граната, когда он бежал в дом. Он был босой, а его стоптанные тапки валялись поодаль. Тюбетейка тоже свалилась с его головы обнажив седой ёжик волос. На вид ему было лет  пятьдесят, может чуть больше. Пыльная безрукавка пропиталась кровью, при каждом выдохе изо рта вылетали хлопья кровавой пены, попадали в пыль и тут же сворачивались в ней красными шариками. Глаза не мигая смотрели на нас. В них не было ненависти, в них не было страха. В них даже не было боли. В них была только, как мне показалось, лишь какая-то бесконечно-бездонная усталость. Худые, скрюченные от тяжелого многолетнего  физического труда пальцы ещё судорожно скребли землю, а из глаз уже медленно вытекала жизнь.
– О! Живой! – тоже увидел Нестерчук – Надо ж!
– Што, сучара, – обратился к духу Поп – довоевался? Ну чё, сдавать будем?
– Охренели штоли совсем?! «Сдавать»! – возмутился Нестерчук.
– Да не трогайте вы его – встрял я – сам щас скопытится. Видно же, что не жилец.
Славка снял с плеча АКМ и нажал на спуск. Три пули выбили облачко пыли из духовской безрукавки и пальцы замерли, перестав скрести землю.
– Ну и нах ты, Славян, это сделал? – безразличным голосом спросил Жэка.
– Потому, что нефуй! Он, между прочим, чуть ваши с Фарой кишки на заборе не оставил! – возмутился Нестерчук.
– Кстати, Жека! Ты чё меня так больно ногой то ударил? – вспомнил Фара. – у меня там теперь синяк во всю спину будет. Ты специально, што ли? По нежнее не мог?
– По нежнее тебе баба дома сделает! Не нравиться, следующий раз сам крутись! – обиделся Жека.
– Да ладно, пошутил я.
– Шутник, мля!
По улице загромыхала наша БМП и остановилась у дома. С брони спрыгнул ротный и зашел во двор.
– Ну чё тут у вас?
– Да вот, тарщ капитан! – доложился Поп.
– Один, что ли, только? – спросил Селиван.
– Дык, больше не было, тарщь капитан – надулся Поп.
– Все целы?
– Все.
– Ладно. Давай все на броню, выдвигаемся.
На окраине уже стояла наша колонна. Мы уезжали всё дальше, оставляя за своими спинами и поднимаемыми бронёй клубами пыли кишлак, в котором у порога своего дома  остался лежать на земле под палящим солнцем обыкновенный, в общем-то, крестьянин. Волей истории, судьбы и политиков, вложивших в его руки автомат и сделавших из него рядового солдата не нужной ему войны.


- Слушай, тут Жека в переделку попал.
Зная его взрывной характер законченного холерика я не удивился.
– Какую?
– Избили его сильно.
– Как это?
– Да мы с мужиками тут перед праздниками встречу ветеранов организовывали. Ну, посидели после, как водиться. Он не пил, за рулём был. Нас развёз по домам, поставил машину в гараж, а у подъезда какие-то бакланы барагозили. Он им замечание сделал, они буром на него. Типа, ты чё тут, мужик, иконостас напялил, как новогодняя ёлка и пальцами машешь. Щас медальки твои тебя же грызть заставим.
– И?
– Ну ты ж его знаешь… Двоих выключил, остальные навалились.
– Сильно?
– Да не слабо. Хорошо соседи Ментов вызвали, а то б  убили.
– Я позвоню ему щас.

- Здорова, чума! Не живётся тебе ровно.
– Привет, брат! Да получилось так.
– Ты где щас?
– В больнице. Ребра-то срастутся, ну… руки поломали. На ноге сказали сустав менять надо, он дорогой, немецкий. С операцией сказали под сто тыщ выйдет. Ты это… брат…, с деньгами я вопрос решу, чтоб тебе отдать, не беспокойся.
– Да иди ты в жопу! «Не беспокойся»! Чё мне за эти бумажки беспокоится?! Я за тебя беспокоюсь, лезешь вечно, куда не просят!
– Да беспредельщики достали!
– Ну и чё ты с ними воевать што ли будешь? Один то! Дон Кихот! У тебя даже ксивы теперь нет.
– Всё, отвоевался… Пока воевал, свои же, которые в сыновья годятся, норовят у собственного дома до смерти забить.
– Ладно, лечись давай.

День рождения

Солнце, уже почти полностью отлепившись от держащего его горизонта, начало свое ускоренное движение к зениту. Бренному телу, не спасённому даже бушлатом, после ночного холода хотелось тепла. Хотя было ясно как божий день, что ещё часа два этого самого тепла, а потом наступит "тепловой пипец". До самого вечера. А пока можно было просто наслаждаться наиболее комфортным временем суток. Очередной день войнушки по какой-то причине откладывался. Точнее, задерживался. Вышли мы ещё накануне вечером. Поздним. Можно сказать, уже ночером. И вот, не доходя до кишлака с пяток километров, встали.
  
  Славка Нестерчук с жестяным скрежетом закрыл банку из под только что успешно им же уничтоженной тушёнки, размахнулся и "гыкнув" на выдохе запустил подальше. Жалобно ойкая на своём языке, банка поскакала по камням.
   – Чаю бы щас! Горрячего! Точняк, Зяма? - повернулся он к механику-водителю.
   – Щай - эта харашо. - уклончиво ответил Галимзянов, сразу заподозрив подвох в Славкином вопросе.
   – Ну, тогда плесни кружечку.
   – Нету щай - напрягся Зяма.
   – Да ладна! Я же знаю, что в твоей калымаге всегда фляжка с чаем водится. Зажал, что ли?
   – Низажал. Обед щай пить будим. Обед приходи.
   – Да я и не ухожу никуда. К тому же у меня уже обед только что был. Ну, давай!.
   – Нет сказал!
   – Ну и жлобина ты, Зяма.
  Тот даже не посчитал нужным возразить, дабы не затягивать процедуру препирания с языкастым Славкой.
  Нестерчук похлопал по карманам, типа, в поисках куда-то засунутых сигарет. Как всегда не нашел.
   – Кузьма, дай закурить.
   – Свои кури. - огрызнулся лениво тот, добавив - Как ты её жрёшь только, с утра пораньше? Троглодит.
   – Да дай, чё жмёшься, как чмо - не унимался Славка, уже давно не обращая внимания на одни и те-же повторяющиеся вопросы в свой адрес. Про повышенный метаболизм.
   – Щас огребёшь у меня за "чмо", ишак отвязанный! - изобразил грозного Кузьма.
   – Харош орать. - встрял Фара - Свирю разбудите и все духи разбегутся. Получится, зря всю ночь жопы отбивали.
   – Не разбегутся. Они щас башкой об камни стучаться. Суры перечитывают. Восход, аднако. - проявил я знание местных обычаев.
   – Правда, что ли, Фара? - не унимался Нестерчук.
   – Не правда. - не сразу ответил тот. - Каждый правоверный суры наизусть должен знать. На, кури!
  Фара бросил пачку сигарет лежащему на ребристом носу БМП Славке.
   – Чё, весь Коран, что ли? Так он же толстенный какой, я в дукане видал!
   – Не весь, но основные.
   – А основные, эт сколько? - закурив-таки, продолжил "теологическую беседу" Славка.
  Фара не удостоил его ответом, посчитав видимо, лишним напрягаться и тратить энергию на таких неучей, как Нестерчук.
   – Фара! - не унимался Славка - Так сколько надо молитв выучить, чтоб настоящим мусульманином стать?
   – Ещё конец надо обрезать - вставил и свои познания Кузьма - Без этого никак вообще.
   – Нунах! - возмутился "кандидат в правоверные" Нестерчук. - Фара-то вон не обрезанный, вроде, нормальный.
  Ему никто не возражал. Всем было лениво. Прекратившаяся ночная тряска на броне и сменившая рык моторов с лязгом гусениц тишина давила дрёмой.
   – Фара, так сколько обрезать-то надо?
  Вот чума болотная!
   – Конкретно тебе, Славян, весь! - не выдержал флегматик Фара - Под корень! Вместе с яйцами!
   – А чё так круто-то? - залыбился Нестерчук. Всё-таки добился своего, достал Фару до печени дурью своей. - Тебе чуть-чуть, а мне так и весь!
   – Просто, сколько у него "чуть-чуть" получилось, у тебя в аккурат весь под нож уйдёт. - заступился я за Фару.
  Мужики заржали так, что боевая машина ходуном заходила.
  
   – Ну-ка заткнулись! Вы чё, бойцы, ахуели совсем!?
  Во, блин горелый! Как из под земли нарисовался взводный. Он же, лейтенант Ерёменко. Он же, Ерёма. Значит, "совет в Филях" закончился и поспать нам сегодня не судьба.
   – К машине!
  Народ, нехотя отрывая задницы от насиженных мест, попрыгал на землю.
   – Становись!
  Изобразили шеренгу.
   – Обходим кишлак с другой стороны. Задача - не выпустить противника. Занимаем позиции чуть выше кишлака. Обходить будем низом, зелёнкой. чтобы собаки не унюхали. Время на всё - час тридцать. И оно уже пошло!
  
  Ёлы-палы! Как всегда, мы. Лучше уж было плохо ехать, чем теперь "хорошо" бежать. Крюк не маленький получается, да ещё по пересечённой местности. Да ещё гружёные. Прощай дыхалка. Хорошо, покурить не успел. Лениво было.
  А всё из-за Ерёмы. Он только год с небольшим как после Рязани. Молодой, ретивый. В каждой бочке затычкой трудится. Ну и мы, соответственно, прицепом. Мужик, правда, хороший. Тут к бабке не ходи. Панибратства никогда не допускал, хоть и разница у нас в возрасте не большая, но за своих всегда горой.
  
   – Тарщ лейтенант, Нестерчука надо вЕрхом в обход посылать. - вдруг ляпнул Кузьма.
  Всё на долю секунды прекратили сборы и уставились на него. Чё это он вдруг? А Славка вообще астматика изобразил - пасть открыл и глаза выпучил.
   – Не понял. С какого перепугу? - взводный с подозрением воззрился на Кузьму.
   – А он только что в одну харю банку тушёнки стрескал.
   – И что с того?
   – Пусть вЕрхом и идёт. Его собаки сразу учуют, духи на нас ломануться, мы их внизу и примем, нах, всех.
  После секундной паузы на осмысление "стратегического плана Кузьмина" народ корчился в судорогах у катков бээмпэшки.
  Зато морда Нестерчука стала живым наглядным пособием для медиков. С ярко выраженными на физиономии диагнозами тяжелейшей формы базедовой болезни вкупе с запущенной астмой.
   – Ну-у... ссучара... - только и мог прошипеть Славка, раздувая ноздрями как дракон перед огненным выхлопом.
   – Смешно. - оценил взводный - После возвращения вы, клоуны, оба сразу в наряд. Ясно?
   – Меня-то за что, тарщ лейтенант? - возмутился Славка
   – За это же! И тебе уже два раза. За любознательность. - отрезал взводный и без перехода добавил - Я первый, Низамов замыкает. Растояние - пять шагов. Вперёд.
  
  "Тепла хотел? На, получай!"
  Пот из под панамы затекал в глаза, просоленный рукав уже не справлялся с задачей промокашки. Дыхание с шипением вырывалось из груди. В правом боку поселился гвардеец кардинала и безостановочно тыкал в печень своей тупой шпагой. Попал он туда, подозреваю, ещё три дня тому. Вместе с самопальным "шилом" от танкистов. У них там свой "менделеев" завёлся. Из чего они его делают, только им известно. Больше - ни капли! Пусть сами, нах, травятся.
  
  "Не думать! Нельзя сбивать дыхалку. Дышать! Дышать! Три шага на вдохе, три шага на выдохе... раз-два-три... раз-два-три... Три шага вдох, три шага выдох..."
  Впереди, то и дела сбиваясь с ноги, маячила долговязая фигура Дождика.
  "Мама рОдная! Когда ж кишлак этот грёбаный?!"
    
   Встали.
   – Перекур тридцать секунд.- выдохнул взводный.
  А никто и не возражал бы против увеличения времени раз в десять. Все стояли на ногах, боясь присесть. Потому как, потом встать уже не возможно. И только Нестерчук рухнул на спину как подкошенный, прижимая к груди автомат.
   – Славка... - отплёвываясь вязкой слюной встал над ним Кузьма - Курить будешь? ... Угощаю.
   – Па...шел...ты... - просипел тот.
   – Как хош... Больше не проси тогда...
   – Дождик - я хлопнул Дождёва по плечу - Ты чё как верблюд бежишь? Спотыкаешься всё время. Заколебал, мля.
   – Камни - выдохнул тот - Не стадион же.
   – Ну ты поспорь ещё со мной, салабон.
   – Я не спорю.
   – А хуле спорить - встрял Фара - Вернемся я тебя тренировать сам буду. Следующий раз ещё и пулемёт Кузьмы потащишь. Завтра и начнём. Понял?
   – Понял. - уже не рад был, что вякнул что-то в своё оправдание Дождик. Фара говорит мало и слов на ветер не бросает. - Только послезавтра.
   – Чё эта?
   – У меня завтра день рождения.
   – О! - оживился Кузьма - Так у нас завтра простава! ... тортиком. - Спохватился он запоздало, сообразив, что взводный рядом стоит.
  Ерёма покосился на него.
   – Ну-ну. Я тоже завтра приду тортик покушать.
   – Где я вам тортик-то возьму? - возмутился Дождик
   – Испечёшь - отрезал Фара, зыркнув зло глазами на Кузьму.
   – Всё! Харош! - скомандовал взводный - Вперёд!
  
  
  Добрались. Расползлись. Разлеглись. Ждём-с. Тихо. Никого. И ничего. Тепло. Солнышко пригревает. Так, что на спине уже яишницу жарить можно. Какого хрена неслись сюда как сайгаки? Можно было и пешком давно прийти.
  Не-е, вот послышался шум мотора. Но только, почему-то одного. Причём, автомобильного, типа УРАЛ. Послышалась ругань сразу десятка голосов. Родного мата слышно не было. Все на фарси. Кто там с кем базарит, не понятно.
  От крайнего дома отделился бачонок (в смысле, маленький бача) лет шести и вприпрыжку понёсся к зелёнке, откуда мы недавно пришли.
  Кузьма чуть заметно повёл в его сторону стволом пулемёта, но от Ерёминого внимания это движение не ушло и он, лёжа шагах в двадцати в стороне, покачав головой показал ему кулак.
  Раздались выстрелы. Сначала одиночные, потом очередями. Чего-то там началось. А где-же наши-то? Ни хэ не понятно.
  
   – Духи!! - вдруг заорал слева, лежащий ближе всех к зелёнке, Дождик. И тут же выпустил длинную очередь. Я аж подпрыгнул на пузе от неожиданности. В ответ по нему огрызнулись сразу из нескольких стволов. Да так, что он голову под камень, практически, засунул. В такие моменты очень хочется стать ящерицей.
  Первым. как водится, среагировал Ерёма.
   – Кузмин! Лево! - и начал короткими прочёсывать местность.
  Но Кузьма уже, перепрыгнув лягушкой, развернул пулемёт и выдал длинный веер по зелёнке. А так хорошо лежали.
  Зелёнка на секунду замерла, а затем оттуда повалил такой плотный огонь, что головы поднять невозможно. Создалось впечатление, что против нас воюет как минимум рота. Ситуация для нас обернулась раком, мягко говоря. Практически оказались между двух огней. Спасало только то, что по нам не долбили из кишлака, хотя судя по доносившейся стрельбе, и там бой шел не слабый.
   – Плотнее огонь! Плотнее! Длинными! - перекрикивая автоматный треск прокричал взводный - Дождёв, давай сюда! Отходи!
  Длинными со всех стволов мы заставили духов поумерить пыл. Хоть их и не видно было, но на нашей стороне было позиционное преимущество. Мы были выше. Но расстояние до Дождика от духов было метров сорок, не больше. Могли закидать гранатами.
  Дождик, за камнем, перевернулся на спину, вытащил гранаты и выдёргивая кольца бросил две штуки. После разрыва второй вскочил. Согнувшись и петляя как заяц побежал в нашу сторону.
  Кузьма поверх его головы поливал зелёнку длинным очередями. Пробежав шагов десять Дождик ойкнул и выпустив из рук автомат свалился на один бок.
  Духи в зелёнке заверещали, оттуда выскочили четыре человека и беспрерывно приседая для стрельбы побежали к Вадику.
   – Не могу стрелять, тарщ лейтенант! - орёт Кузьма - Задену!
   – Заберут, ссуки! Заберут! - орал Славка.
   – Кузьма! Из зелёнки никого не выпускай, с этими разберёмся. Нестерчук, Низамов, слева Дождёва обходите. Я справа. Остальные прикрывают. Пошёл!
  Взводный вскочил как пружина, на огромной скорости побежал вправо, заходя духам с фланга и стреляя на бегу.
  То же самое проделали Фара со Славкой. Духи засуетились. Стрельба пошла нервная, от того "кривая". Я упер приклад плотнее в плечо, выцелил самого большого из них и на вид старшего. Он больше всех кричал чегото и махал рукой. Выдохнул и коротко нажал на спуск. Дух кулем свалился на землю. Попал.
  Ерёма со своей стороны прямо на бегу положил ещё одного. Не останавливаясь. Профессионал, что и говорить. Я б так не смог точно.
  От зелёнки отделилось ещё несколько фигур и побежали навстречу нашим. Дело принимало хреновый оборот.
  Слева громыхнул выстрел, зелёнка вздрогнула от разрыва и тут же забасил пулемёт. Я повернул голову. Батюшки! То ж Галимзяныч со Свирей прибыли. Ну мужики! Вовремя-то как.
  "Ополченцы" развернулись и со всех ног кинулись обратно.
  Зелёнка ещё продолжала огрызаться очередями, но уже не так активно. Славка схватился рукой за лицо и упал. Йоп! У меня аж сердце дрогнуло. Фара побежал к нему, остановился на секунду, подняв автомат дал короткую очередь по бегущим к зелёнке духам. Один из них, получив дополнительное ускорение пулей, засеменил быстрее, споткнулся и упал.
  
  Стрельба закончилась так-же внезапно, как и началась. Наступила тишина, нарушаемая лишь тарахтением бээмпэшки.
  Я вскочил и побежал к Нестерчуку, но тот уже встал сам, так же держась за лицо. Между пальцами сочилась кровь. В крови была вся шея и воротник.
   – Дай посмотрю.
  Не то рикошет на излёте, не то отколовшийся от камня осколок рассек кожу под глазом и ударил по носу. Потому и крови столько. Вся левая сторона лица начала заплывать.
   – Ну чё там? - спросил Славка
   – Страшного, канешна, ничего. Если в зеркало пару недель не смотреться. Хотя, тебе ведь не привыкать зеркала пугаться.
   – Да ты на свою харю в зеркало посмотри! "Красавчик"! - начал оживать Нестерчук.
  
  С Дождиком всё было хуже. Ранение обеих ног. Одна пуля перебила голень правой ноги, вторая прошла через мягкие ткани левого бедра.
  Его обрабатывали взводный с Фарой. Свиря уже подбегал с носилками.
  Дождик, натыканый промедолом, мычал что-то не членораздельное.
   – Терпи Вадик. Ничего страшного. Зато выспишься теперь. - успокаивал его Ерёма - На меня смотори! Смотри на меня! Глаза не закрывай, понял? Не закрывай я тебе говорю!
  Но тот опять начал терять сознание.
  
  Потом прилетели вертушки. Пройдя над нами ушли в зелёнку. Кого-то, видимо "наших" "ополченцев", отнурсили и вернулись обратно. Забрали раненых и улетели.
  
  Славка лететь отказался.
   – Зря отказался-то - сказал Фара - Час делов и ты в санбате.
   – Я ещё чай не попил. Меня, мля, Зяма теперь до дембеля чаем поить будет! - прогундосил он, выразительно поглядев на того одним, ещё незаплывшим глазом.
   – Пащиму так многа?! - осторожно поинтересовался тот.
   – Пакачану! Где вас уй носил так долго?! Нас тут чуть не уфуячили всех из-за вас! У меня вон пол магазина патронов всего осталось!
   – Там сначала хадовцы пошли - оправдывался Свиря. - А потом, когда они там друг друга перемолотили, нас загнали. А там уже и воевать не с кем было. Ну, мы сразу и к вам. У вас-то тут веселее было.
   – Зато у тебя, Славян, морда выросла - не упустил случая Кузьма. - Кривовато, правда, ну тебе в деревне пох с какой мордой на тракторе кататься.
  Вторую подъ...ку на одну и ту же тему за полчаса Славка не выдержал.
   – Чмыри вы все позорные! Бля! И с этими людьми я служу! Жлобы! - гундосил Нестерчук, но его никто не слышал.
  Ржали так, духи в радиусе с десяток км. в штаны наверное наложили. Свиря, сидящий на башне аж в люк сполз.
    
  Пришел взводный.
   – Все собрались?
   – Все. Кроме Дождика. Эх, а ведь у него завтра именины.
   – Ничего. Сказали вытянут его. Болевой шок сильный. Но бегать он уже не будет. Голеностоп разворотило. Так что, Низамов, теперь придётся тебе поискать другого ученика для тренерской работы.
   – Да я пошутил - ответил Фара
   – Я тоже - с юмором у Ерёмы было всё в порядке.
  Помолчав секунду он добавил.
   – А день рождения у него сегодня. Галимзянов, поехали.

4. Кулахан

Интересно устроена человеческая память. Казалось бы, безвозвратно стертые из нее события, лица и даты, вдруг яркой вспышкой озаряют сознание, и кажется будто всё пережитое десятилетия назад произошло только вчера. Или даже сегодня потому как даже вдруг обострившимся обонянием ощущаешь запахи того затерянного во времени и мозге события. Вернее ЗАПАХ. Сплошной. Состоящий из смеси запахов выгоревшей на палящем солнце пыльной травы у дороги, раскаленного камня, солярный чад БМП, испаряющегося от вечно протекающего из двигателя масла, запах горелого пороха и от жары раскаленной брони. И вновь возникшее чувство опасности до нельзя обостряет все рецепторы, внутри как будто сжимается невидимая мощная пружина и даже кожа на спине вдруг начинает видеть, а на затылке появляется третий глаз.

Я дремал на земле в тени острого носа БМП, подстелив кусок брезентового чехла, найденного в брюхе заваленного каким-то хламом и усыпанным гильзами полом машины. Суббота. ПХД. Кто знает. Механик-водитель Равиль Галимзянов, уроженец беспредельно далёкой Башкирии, напевая себе под нос какую-то мелодию своего народа, периодически прерываемую русским матом, ковырялся в моторном отсеке.
«А-а, щёрт! Сукабля! А-а, щёрт!»
«Зяма, чё ты орёшь там как резанный?»
«Болт папасть нимагу. Иди памагай»
«Зяма, ты охренел. Где я, а где твой болт»
«Ни мой, жилизный»
Остряк, мля.
«Ну не можешь железный, вставь свой кожаный. Если длины хватит. Он же обрезанный у тебя» - не остался я в долгу.
Зяма шумно засопел, видимо набирая в прокуренные  анашой и задымленные папиросами с экзотическим названием «нищий в горах» легкие побольше воздуха, чтобы послать меня подальше и позаковыристее, но тут откуда-то, как чёрт из табакерки (Зяма накликал) нарисовался Поп. Лёха Попов – потомственный шахтер из Горловки. До армии даже на шахте поработать успел. У него в роду все многочисленные родственники и братья трудились шахтерами, чем он очень гордился.
«Я, бля, его по всей территории ищу, а он тут харю мнёт. Пошли к ротному»
«Я по нему не соскучился»
«Зато он по тебе соскучился. Ща расцелует»
С ротным шутки плохи. Крут. Если разозлится.
Капитану Селиванову (он же Селиван) не было, наверное, ещё и тридцати, но в наших глазах это был уже взрослый, чуть ли не пожилой мужик. Короткая стрижка-ёжик, седая проседь на висках, чёрное от загара обветренное лицо. Рядом стоял зелёный, как три рубля  летёха, в практически новой мабуте и ботинках. Иопнуца можно! В это время года в ботинках только чижи ходят. Им по сроку службу другая обувка не положена.
«Значь так. Щас в оружейку и сопровождаете на Галимзянове товарища лейтенанта в Кулахан и обратно. Поступаете в его распоряжение. Задача ясна?»
Вот это облом. Почти десять километров в одну сторону жопу отбивать. Потом столько же обратно.
«Тарщ капитан, у Галимзяна машина не на ходу»
«Почему?»
«Чёта сломалось»
«Значь так. Скажешь ему, если через 20 минут машина не будет стоять у КПП, я сломаю ему шею. Ясно?!».
«Есть. Разрешите идти?»
«Бегом»

«Поп, чё за перец этот летёха?»
«Фуй знает! По ходу не местный. Даже загара нет толком. Мож контрик какой»
«Вот же ж, бля, угораздило так нарваться на прогулку»
«Ни сцы, заодно в дукан заедем, купим чё-нить. Уговорим летёху».
«Там хадовцы стоят – советской власти нету. Засандолят «пистон» в спину, потом кашлять будешь»
«Фуйня всё это, разберёмся на месте. У меня «афошки» есть. Да и чарсом нормальным затариться не мешает. А то у артиллеристов вчера взял – фуфло полное».
«Не понял…»
«А помнишь когда  барабухайку по запарке наши вместе с водилой накрыли? Думали, что  духовская. Я ещё со взводным катался проверять»
«Ну…»
«Так они пока водилу из кусков складывали, я под сидение залез, а там тряпка свёрнутая. Развернул. А там афошки»
«Вот сука ты, Поп. И молчишь»
«А чё трепать раньше времени. Все к месту должно быть»
«Хохол ты грёбаный, хоть и фамилия у тебя русская» - обиделся я на друга.
«Да хорош тебе  на пустом месте на говно исходить… Зяма! Заводи!»
«Сам «завади».
«Я те серьёзно говорю! Ротный сказал, если через пять минут из парка не выедешь, он тебе башку сломает».
«Давай Зяма – я подтвердил – а то по самые помидоры огребёшь. Отвечаю».
«Пиридаща сафсем плохо фклющаисса. Как паедим?»
«Так и поедем. Селивану пох, чё там у тебя плохо «фклющаисса» - передразнил я –  Сделает твою башку квадратной, тогда будет у тебя всё как надо включаться. Свиря, харош дрыхнуть, ехать надо!» - это уже оператору. Наводчик Саня Свиридов, в быту  Свиря, был уже практически дембелем СА, а потому труд в любой форме ему был категорически противопоказан.
«Щас, бля, кто-то у меня за «Свирю» огребёт по мордасам. Оборзли совсем, салабоны» - раздался приглушенный бронёй голос, потом открылся задний люк и оттуда нарисовалась заспано-помятая рожа Свиридова.
«А из офицеров-то, кто поедет?»
«Летёха какой-то. Ротный сказал, в его распоряжение поступаем»
«А чё за летёха и куда выдвигаемся?»
«Чё за летёха – фуй знает, а едем в Кулахан»
«Ну и на хер это надо! – забычился окончательно проснувшийся Свиря – чё, бля, хохлы в третьей роте кончились что ли?»
Святое дело в армии, перевести стрелки на кого угодно, лишь бы самому ни хрена не делать.
Третья рота состояла практически в полном составе из украинского землячества. Но даже среди себя у них было негласное разделение на группы. С одной стороны хохлы с востока и южане, с другой – щирие украiнци-западенцы. Ни когда не враждовали, но табачок делили «правильно». При этом воевали как черти и своих не оставили ни где и ни разу.
«Тебя спросить забыли. К тому же им послезавтра на боевые. Поехали давай»
«И чё? А мы три дня  только как пришли» - не унимался Свиридов

 
За КПП стоял хадовский БТР с четырьмя «зелёными» на броне. Картина маслом. Дехкане, переодетые в униформу. Кепку с него сними, чалму одень, вот и дух готовый. Коими они, в общем-то, и являлись в свободное от несения службы время.
Лейтенант Горошко (как выяснилось, фамилия у него такая) спрыгнул с брони. С бэтэра соскочил офицер и подбежав к «нашему» летёхе, сначала приложил руку к козырьку, а потом пожимая своей рукой руку Горошко, другую приложил к груди. И даже чуть нагнулся. По лакейски так. В знак, видимо, глубокого уважения. А говорить они стали вообще на фарси. Тут мы совсем офуели от увиденного. О чем они там тёрли, слышно не было, а если бы слышали, то всё равно не поняли. Вернее, говорил большей частью Горошко, а хадовец без конца кивал головой как балванчик и повторял:
«Бале, бале, ташаккор, хейли маннун Сиргей»
Чё уж там этот «сиргей» ему такого хорошего сделал, нам не известно. Да и по барабану нам это.

«Слышь, а летёха то,  шишак какой-то, хоть и молодой» - сделал глубокое умозаключение Лёха.
«Разведка, скорее всего» - как мне показалось, более точно предположил я.

 Потом, наконец, выдвинулись. Хадовцы впереди, мы за ними.

«Даже, бля, пожрать не дали сходить» - перекрикивая рёв мотора и лязг гусениц возмущался Свиря
«Да ты один хрен обед проспал бы. Чё стонешь-то?»

Дорога на Кулахан ровная. Не в смысле колдбин, а в смысле безопасности. Зеленку вдоль неё периодически зачищали, а «дружественные» местные старейшины не давали «муjахеддинам» проказничать на своей территории. Ибо знали, что очень это «дОрого». Потом. Так было всегда.

До Кулахана оставалось километра три с гаком. Хадовский бэтэр уверенно шёл впереди, поднимая столбы пыли, сквозь которые с трудом различались фигуры «зеленых», сидевших на броне.  Бэтэр затормозил, разъезжаясь на узкой дороге со встречной барабухайкой дуканщика. Зяма же только слегка сбросил газ, ибо справедливо считал, что нефуй тут аборигенам  движение устраивать, когда он на своей ласточке летит. Барабухайка, виляя, протиснулась мимо нашей БМПэшки и выровнявшись на дороге не спешно покатила дальше. Как мне показалось. Я закрыл глаза от пыли, летевшей прямо в глаза.
«Атасбляяя!!!»- перекрикивая грохот заорал Поп.
С этим «…бляяя» слилась длинна пулемётная очередь. Я повернул голову и увидел  в кузове духа с РПГ на плече. Барабухайка стояла на дороге, а этот воин аллаха с шайтан-трубой явно вознамерился не дать нам доехать до дукана. Может обиделся, что Зяма заставил его объезжать по тряской обочине. Но Поп из своего РПК успел достать его первым. Если бы он не увидел его вовремя,  пришел бы нам звиздец. Дух дёрнулся и стал заваливаться спиной на кабину своей душмановозки, но на спуск нажать успел. Раздался «пумм!», но граната ушла куда-то вверх и вправо, а самого его реактивной струей от кабины бросило мордой в кузов так, что чалма, слетев с его башки вместе с тюбетейкой упала в дорожную пыль. Опте-нате! Вот те и барыга! Ни хрена Юпитер за паствой своей не приглядывает, распустились торгаши совсем.
Впереди раздался сильный хлопок, бэтэр подбросило над дорогой, хадовцы посыпались  с брони как горох, по ушам шарахнуло так, что перепонки чуть не полопались, а машина, пролетев по инерции с несколько метров, развернулась почти поперек дороги и замерла, придавив искорёженными колёсами одного из «зелёных».
Я всегда подозревал, что «засада» – это не от слова «засесть». Это от слова «засадить». В нашем случае это подтвердилось однозначно.
Зяма, увидев такую не весёлую картину, со всего маху дал по тормозам. Сидевший на башне со стволом между ног «лейтенант от кавалерии» Горошко, как профессиональный труженик госцирка сделал кульбит и хлопнулся спиной на броню. Но ствол пушки из рук не  выпустил. Хваткий парень. Ему бы куда-нить начальником тыла.
С права со стороны зеленки застучали автоматные очереди. Мы с Попом и Горошко скатились с брони на землю и залегли у катков. Свиря шомполом ввинтился в башню и захлопнул люк. Тут же заработал стабилизатор и башня, водя жалом пушки, стала рыскать, выискивая цель. Заработал длинными очередями ПКТ. Из зелёнки, с гранотомётом наперевес, выскочило чудо в некогда белых шароварах и присело на одно колено. Свиря подвернул башню и зарядил в сторону метателя очередью. Дух, видать, тоже не из железа сделан, очко сыграло, рука дрогнула, и граната пройдя над нашими головами влепилась в камень на холме. Дух развернулся и шмыгнул обратно в кусты.
«Расходится надо, Поп!» - ору я – «В куче быстрее накроют»
«Давай вправо, я прикрою, потом ты меня, я к бэтэру»
Хрен тут прикроешь, у них на слух стволов десятка три и не видно никого. Хорошо маскирнулись, обезьяны.
«Галимзянов! Галимзянов!!» - прокричал лейтенант Горошко, которого мы как-то выпустили из виду. Он сидел у переднего катка.
«Чё?» - ответил тот по уставу, не высовывая головы.
«Двигай малым ходом к бэтэру!»
«Защем?» - так же по уставу поинтересовался Зяма.
«Останетесь здесь, прикроете правый фланг. Мы забираем хадовцев, потом вас и уходим. Задача ясна? Галимзянов, пошел!» - так и не удостоив нашего водилу ответом, скомандовал Горошко.
«Тарщ лейтенант! – ору – Самим уходить надо! Подожгут!»
«Если больше не стреляли, значит, выстрелов у них нет. Выполнять!»
Какой тут фланг? Стратег хренов. Чапай выискался, на наши задницы.
Расползлись с Попом метров на десять с другой стороны дороги в не глубоком арыке. С перекурами.
Плотность огня со стороны зелёнки росла. Лежим, затихарились. У меня четыре магазина, да у Попа не больше. Не считая того, что на этого гранатомётчика извел. По паре гранат. Всё. В дукан же ехали. За чарсом. А дали нам «кокса». Сильно не навоюешь.
Тем временем БТР начал дымить не по детски. Чего-то в нем гореть стало. И не стрелял он совсем. А хорошая поддержка была бы. Теоретически могли без наводчика ехать. Два хадовца огрызались в сторону зеленки короткими очередями. Третий, положив на землю автомат, рывком заскочил на броню и открыв люк запрыгнул в него двумя ногами. Но спрятаться не успел. Он вдруг остановился и, завалившись туловищем на башню замер. Как в кино про немецких танкистов на Курской дуге. Де жа вю.
«Видал? Снайпер у них! Сука!»
Свиря, по ходу, тему просёк, и поведя башней слева на право и обратно, выдал длинную очередь.
Вдруг, сквозь всю эту какофонию услышал негромкий шипящий свист. Тут же метров за сорок до дороги хлопнуло.
«Поп, мины!»
«Совсем духи охренели! Они, бля, щас ещё танк сюда подгонят!»
Вторая хлопнула ещё дальше.
«Чёт стрелок у них гавёный»
«А тебе надо, чтоб хороший был?»
«Не нада. Так самый раз»
Третья уже перелетела через дорогу над машинами и шлёпнулась метрах в пятидесяти выше на холме. Видать поправили там чего.
«Вилку работают»
«Если мин до хрена, то могут накрыть. Чё они там копаются?» - это уже про наших.
Зяма подъехал практически в плотную к бэтэру. Свиря уже выдавал короткими. Экономить начал. Не есть гуд.

Я приподнял голову на уровень дороги и насчитал семь духов подкрадывающихся со стороны зелёнки к дороге правее нас. Окружают по тихому. А прав был Горошко.
«Поп, духи справа!»
«Опа! Работа пришла» - Поп открыл сошки
«Не ставь, подожди. Далековато. Засекут, увязнем. Они, по ходу, нас не видят»
«Знаю. Хорошо, что не видят. Я после тебя начинаю. Щас я вам, черножопые, дам просраться»
Огонь из зелёнки усилился. Отвлекают внимание. Дают возможность своим подойти ближе.
«Лёха, у тебя сколько гранат?»
«Две»
«И у меня. Три можем использовать»
«Я одну оставлю»
Нет, всё-таки он хохол.
Духи подошли метров на тридцать и практически были напротив нас.
«Давай!» - я вскочил на одно колено и выдал веером сразу пол магазина.
Передний рухнул мешком, так видимо и не поняв, что произошло. Второй упал метрах в пяти от первого и заверещал, закрутился на земле. Остальные попадали и открыли беспорядочную стрельбу. Но кучно.
Я вжался в самое дно этого арыка. Край дороги был сантиметров на тридцать выше меня. Голову не поднять. Пули щелкают со всех сторон. Перевернулся на спину, выдернул чеку, бросил гранату, подождал хлопка, выждал секунды три и подняв автомат горизонтально земле дал очередь в их сторону. Лёха не стрелял.
«Аллаакбар!» - донеслось со стороны «оппонентов». Типа «УРРА!» по-нашему.
Этого ещё не хватало. Каппелевцы хуевы. В атаку пошли. В мои планы это совсем не входило. Могут смять. У них эта тактика хорошо отработана. Одни прикрывают, другие набегают, а мне головы не поднять. Гранатами закидают и усё.
«Ты чё там, уснул что ли? Стрелок, бля, хренов!» - проорал я Лехе.
«Н-н-н-а-а-а-а-а!!! Суки-и-и-и!!» Слева длинно зататакал поповский РПК, внеся, судя по крикам, удивление в ряды наступающих. Лёха орал громче своего пулемёта.
Духи  залегли. Поп брил траву короткими прицельными очередями, не давая поднять духам головы. Пули, вырывая куски ткани со спин духовских безрукавок вместе с кусками мяса, гвоздили их к земле. Двое, шедшие последними, не выдержали, вскочили с земли и побежали. И в этом они были очень не правы. Лёха подтолкнул их в спины короткими, по три выстрела, очередями. Но духи не оценили Лехиной щедрости. Сначала споткнулся один, потом другой.
«Чё мы им присрались то, не пойму. Бэтэр подорвали, постреляли, да и хорош. Вцепились как клещи. Чё у тебя с патронами?»
«Кисляк»
«Давай прикрой, я за духовскими магазинами сгоняю»
«Обнулся што ли? Гонщик, бля! У них снайпер там»
«Занят он. Будем надеяться» - без особой уверенности предположил я
Процедура сбора трофейных магазинов у «близ лежащих» духов прошла успешно. И быстро. Ни когда в жизни, ни до ни после, я с такой скоростью не бегал. Очень, всё-таки, не уютно чувствовать себя в шкуре мишени. Как в тире – «бегущий кабан». На кабана я не тянул, скорее на сайгака. У одного духа увидел иностранную рацию, но она оказалась безнадёжно испорчена пулей из лёхиного пулемёта.

Слева ухнуло. Всё-таки достали духи нашу машину. По всему судя граната попала в направляющее колесо. От удара БМПэшка качнулась, и раскатало правую гусянку.
На холме за нами шлёпнулась мина. Вторая. Третья. Осколки шелестели выше нас. Это радовало. Всё-таки действительно миномётчик у них дерьмовый.
«За нас взялись» - прокомментировал я очевидное
«Чёта Свиря молчит» - не услышав меня, заметил Лёха.
Свиридовский пулемет молчал.
«Патроны, наверное, кончились».
Очень не хотелось верить в другие причины.

Минами духи больше не кидались. Не то мины кончились, не то снайпер минометчика расстреливать повел. За отличную стрельбу.

Тем временем БТР горел всё сильнее. Пламени не было, но дым валил сильный.  От машин отстреливались из двух автоматов. Либо кончились патроны, либо уже было некому.

 «Аллаакбар!Аллаакбар!» - опять запричитали блаженные из зелёнки. Духов поджимало время, и они пошли на штурм.
«Леха, прикрой!» - я резко отжался, вскочил и согнувшись побежал к машинам.
За моей спиной Поп выдал длинную, отсекающую духов от машин очередь. Один из бородачей крутнулся на месте и упал на спину. Второй, будто споткнувшись, воткнулся головой в землю, даже не вытянув перед собой руки. На пути наступающих хлопнули две гранаты, брошенные от БТРа. Духи залегли и начали отползать.
Сбоку от меня на дороге зачавкали фонтанчики от пуль. Поздно, я успел завалиться под защиту нашей бээмпэшки.
Первым, кого я увидел был Свиря. Правда узнать его было сложно. Физиономия вся черная, только белки глаз таращились на меня, готовые вот-вот не то вывалиться из глазниц, не то лопнуть. Из ушей сочилась кровь. Контузило его знатно, судя по всему.
«Ну чё тут у вас?»
«Бля, говорю «назад сдавай и разворачивайся», а у него передача не включается! Вот и не успели них…!  А у меня патроны кончились! А если бы, нах, сразу назад с разворотом, то ушли бы, нех делать! А терь х…ня такая получилась!»
Свиря меня не слышал, а только вращал своими выпученными глазами.
Рядом, тяжело дыша, свалился лейтенант Горошко. По его закопченному лицу струились ручейки пота.
«Где Попов?»
«Там. Ждет. А где Галимзянов то? В машине что ль?»
«Под машиной» - ответил Горошко
Я наклонил голову к земле и посмотрел под БМП. В том же месте, под выступающей носовой частью, где я сегодня отдыхал, спрятавшись от солнца, сейчас лежал на спине Зяма.
«Ранен что ли?»
«Убит. Когда после подрыва из люка вылезал. Я даже промедол вколоть не успел».
Эх-х, Зяма, Зяма! Как всё плохо то!
Стрельба вдруг прекратилась.
«Эй, шурави! Сдавайса, жить будищ! Дамой пойдёщ, сьвой русски мамка! Она тибе ждиёт! Иди дамой, шурави!»
О! Даже со своим толмачем пришли нас воевать.
«Да пашшол ты! Маймун грёбаный!»
«Эй, шурави!  Зачем ругайса? Будищ ругайся, твой изык атрежу!»
«Себе отрежь! Жопу, свою черную, вытирать будешь! Чучак то тебе давно отрезали!»
Из зелёнки раздались выстрелы. Пули зацокали по броне БМП. Хех! Достал я его. Обиделся.
«Эй, шурави! Убивайт тибе буду и голова режу! Твой русськи мамка послать!»

Горошко в прения не вступал. Сидел молча, о чем-то сосредоточено думал.
«Чё они хотят?!» - прокричал мне в ухо Свиря.
Признак глухоты – сам не слышишь и кажется, что вокруг никто не слышит.
«Извиняются, что фотокарточку тебе попортили» - «пошутил» я.
«Чё? А?»
«Ничё! Сиди пока!»
«Давай Попова сюда» - распорядился Горошко – «Наши должны быть уже на подходе»
«Поп! Ты готов!»
«Да!»
«Как начнем, вали сюда!»
«Понял!»
Горошко полез к переднему колесу, мы со Свирей к заднему.
«Огонь» - не громко произнес лейтенант, и мы практически одновременно стали короткими очередями обрабатывать зелёнку. Я обернулся и увидел, что Лёха бежит во весь рост и с пояса поливает очередями. Вдруг он споткнулся и плашмя шлёпнулся на дорогу. Пулемет выскочил из рук и отлетел метра на полтора вперед.
«Вставай!» - заорал я – «Чё разлёгся?»
«А-а-а-а!!!» - орал Поп
Твою мать!!!! Духи остервенело и безостановочно стреляли со всех стволов. Справа послышался рокот мотора, и метрах в двухстах из-за поворота выскочила БМП. Тут же по зеленке ударила пушка и заработал пулемет.
Я толкнул Свирю в бок, показывая на Лёху, вскочил и побежал к нему. Поп, лежа в дорожной пыли, корчился от боли. Пуля попала в колено и разнесла коленную чашечку. Крови практически не было, но сустав разворотило. Вколол ему сразу два промедола, чтоб сердце не остановилось от болевого шока.
Встал на колени и взял его за шиворот, что бы оттащить хотя бы с дороги, взгляд зацепился за нашу бээмпэшку и увидел как выстрел из гранатомета разорвался аккурат под передком машины, где лежали Галимзанов и Горошко. Горошко отбросило назад от машины, а Свиря просто ткнулся лицом в землю.
Я повернулся, что бы удобнее ухватить Лёху за разгрузку и х/б, увидел, что БМП уже рядом  и тут меня как будто  кто-то со всей силы ударил кувалдой по спине. Дыхание остановилось, меня приподняло над землей и пролетев метра три, последнее, что я увидел, это выгоревшая, покрытая пылью придорожная трава. Я лежал на ней лицом и этот запах щекотал мне ноздри, надо было бы чихнуть, но очень хотелось спать, спать. И кто-то внутри меня  выключил сначала звук, а потом и свет.

5. Госпиталь

Я проснулся как-то в миг, словно включился, открыл глаза и сразу зажмурился.  Солнечный свет, усиленный белым потолком, шарахнул по глазам аж до рези. В общем-то выспался, только голова была какая-то тяжелая, словно с бодуна. Сильно затекли руки и шея, а спина была как деревянная.
Подумал про себя: «Ни хера себе, поспал. Аж отлежал все»
Нестерпимо хотелось в туалет. Пузырь держался на пределе.
Блин, так и обоссаться во сне не долго. Этого только не хватало. Потом, хоть вешайся. Пацаны до дембеля издеваться будут.
Я пошевелился, разминая конечности.
«Ёпт! Очухался!» вдруг резануло по уху с правой стороны. Я повернул голову и увидел сидящего около кровати на табуретке какого-то бойца. В белом халате.
«Чё ты орёшь как ненормальный? Откуда ты такой взялся, клоун?»
«Ну как ты, братишка?» Он меня словно не слышал.
Тут до меня начинает доходить, что «рельеф местности» в целом и моя дислокация в частности, мягко говоря, не совсем мне знакома. И что белый потолок комнаты ни как не похож на выцветший и прокопченный некогда зелёный потолок брезентовой палатки. И вообще, как я попал-то сюда? И «сюда» это, где находится?
«Зашибись. Если вот только не обоссусь щас».
«Погоди, я тебе ща «утку» поставлю».
Я внимательнее присмотрелся к себе любимому и увидел, что с обоих сторон моей шконки стояли стойки с перевёрнутыми бутылочками. От бутылочек вниз спускались трубочки. Проследив направление всего этого «трубопровода» понял, что всё это вливается именно в меня.
«Ни хрена себе! А чё было-то!» Соображалка моя отказывалась работать напрочь. На соседней койке лежало какое-то туловище, тоже обвитое трубочками. Вся голова замотана бинтами и пропитана какой-то желто-зелёной бурдой, даже глаз не видно.
Пришел этот… в белом халате и с «уткой в руках».
«Ты чё, ахерел, што ли!? Я те щас её на голову одену! Ну-ка вытащи из меня эти хреновины. Я сам до сортира дойду».
«Лежи ты! Нельзя тебе вставать совсем! Капитан мне потом яйца открутит»
«А ты хочешь, чтоб это я сделал? Вытаскивай, бля, хренотень эту из меня! Обоссусь щас!».
«Лежи давай, «герой», и не дёргайся!»
«Да пашол ты!»
Я выдернул иглу из левой руки  и бросил на пол. Приподнялся и сел на кровати. Голова закружилась, и я закрыл глаза, что бы передохнуть малость…

Когда я снова их открыл, то в комнате почему-то было сумеречно и где-то в углу горела настольная лампа. Странно всё как-то.
«Если щас дернешься, я тебя сам прибью! Зае..ли вы все уже, обмороки грёбаные!» – сообщил уже знакомый голос.
Огрызаться не хотелось. Голова была словно ватой набита. Слегка покачивало и подташнивало. Язык во рту распух и не шевелился. Санитар куда-то исчез. Туловища на соседней койке тоже не было.
Открылась дверь, и в палату вошёл офицер. Присел рядом на шконку. Я скосил глаза, потому как голова поворачиваться не хотела, и разглядел на нем капитанские звёзды и петлицы «со змеёй». Врач, однако.
«Ну чё, оклемался?»
«Угу» - сил на уставной ответ не было.
«Считай, тебе во второй раз повезло. Раз тебя простынёй уже накрывали. Третьего не будет. Будешь рыпаться, улетишь отсюда в ящике. Понял?»
«Угу»
«Хорошо, если понял. Пить хочешь?»
«Не знаю. Наверно, да».
Капитан достал откуда-то бутылку, похожую на те, что висели в капельницах и поднес к моим губам. Я сделал пару глотков прохладной сладковатой жидкости, с усилием протолкнув их в себя. И мне, чёта, стало совсем хреново.
«Значит так. Тебя, буквально, чуть санитары не прочухали. Ранение у тебя – говно, кусок мяса осколок оторвал. С контузией хуже, да ко всему остальному у тебя ещё обезвоживание»
«И чё?»
«Ничё! Почки мы тебе «запустили», редкий случай, а как дальше - от тебя зависит. Жить хочешь?»
«Кто ж не хочет?»
«Тогда слушай меня внимательно. Много воды ты сейчас не выпьешь. Стошнит. Считай сколько глотков выпиваешь, и каждый день прибавляй по одному-два. Понял?»
«Понял. Тарщь капитан, а где сосед-то? – скосил я глаза на соседнюю койку – днем был вроде».
«Это твоё «днём» было два дня назад. А соседа твоего домой повезли. Понял?»
Понял, чего уж тут не понятного.
«Будешь барагозить, и тебя повезут. Лучше уж на своих двоих. Так что, лежи и не рыпайся»

Да не очень то и надо, раз такой расклад. Полежу-высплюсь хоть, по человечьи. Через три дня в реанимацию завалил какой-то звёздный начальник от медслужбы. За спиной маячил «мой» капитан. Воззрился на меня как на явление. 
«Что он тут делает, товарищ капитан?»
«Заканчиваем реанимационные мероприятии, товарищ полковник, дня через три, по состоянию, можно переводить в общую».
«Нехер ему тут уже делать! С таким-то ранением. Чтобы завтра же этого «дохода» в общую отправил!»
«Сильная контузия и обезвоживание, тарщ полковник»
«Ни хрена ему уже не сделается!»
Капитан было открыл рот, видимо собираясь возразить, но передумав и поморщившись выдал коротко.
«Есть!»
На следующий день мне выдали застиранные насмерть и выбеленные хлоркой когда-то синие трусы с дырками у колен, заношенные дерматиновые тапки коричневого цвета, почему-то с разными намалёванными на них цифрами, такой же коричневый застиранный больничный хэбчик и перевели в общую 12-ти местную палату. К таким же «доходам». Комфорту, конечно по мене, народу явно по боле (мягко говоря), а мух вообще тучи.
Да и хрен с ним. Переживем. Человек, такая скотина, что ко всему привыкает. Зато веселее.
«Здарова, пацаны!»
«Сам не болей»
Ну и ладненько. Считай, познакомились. По именам и погонялам всё одно за раз не запомнить всех. Да и голова всё равно какая-то ватная.

А ещё через неделю, как причисленный к выздоравливающим, я был переведён в третье отделение, поселен в палатку и уже во всю днём шкандыбал по госпиталю с привязанной к бинтам на ноге тапкой и по ночам пил самодельное винище или самогон, которое пацаны таскали из-за забора. Деньги на это дело были всегда, так как родные мои батя с мамой переводы слали чуть не каждую неделю. Что бы сынок фрукты себе покупал и молочные продукты. Знали бы они, что их образованно-воспитанный мальчик, студент и спортсмен, деньги тратит не на витаминизировано-полезные для выздоравливающего организма продукты, а на вино, самогон и курево, наверно инфаркт бы получили.

Территория госпиталя условно была разделена территориально на четыре части. Первое отделение – хирургия (самое спокойное, после морга), второе – желтушно-тифозное, третье – всяко разно. «Всяко разно» - это когда воин для отправки в реабилитационный центр ещё не «созрел», в силу ослабленности организма, но койко-место в двух первых отделениях надо освободить для еженедельно пребывающих бортами через Тузель «интернационалистов». Ну, и непосредственно  хозяйственно-административная территория – кухя-столовая, котельная, склады и т.д. и т.п.
Некогда (как в англицких сказках, «many years ago»), до того момента, как любимые партия, правительство и «лично дорогой Леонид Ильич» не вознамерились осчастливить светлым будущим «братский народ Афганистана», между корпусами-отделениями была замечательная парковая зона с фруктовыми деревьями и цветочными клумбами. Но по прошествии небольшого количества времени, когда новая «демократическая власть» во главе с тов. Б. Кармалем так и не смогла убедить свой народ, что социализм и электрификация – это хорошо, а гашиш и гарем – это плохо, госпитали ТуркВО стали заполняться с такой скоростью, что мест в них уже не хватало по определению. Решение было найдено с истинно военно-русской смекалкой. «Клумбарий» (не путать с колумбарием) сравняли с землёй, деревья практически все вырубили и на освободившейся территории, предварительно засыпав щебнем, понаставили армейских палаток, обустроив их для максимально «комфортного проживания» болезных – деревянные полы, двух ярусные кровати, да печка-буржуйка.
В общем-то, после того как попадаешь в госпиталь, довольно быстро понимаешь, что барышня Фортуна наконец-то повернулась к тебе если и не красивым лицом, то  чудным профилем точно. Особенно после пребывания энного количества времени в этом сюрреалистическом, параллельном мире под названием СА. С элементами, конечно, армейского идиотизма (без него это была бы не наша армия), типа перлов начальника госпиталя на еженедельных общих построениях: «Днём лежать на кроватях запрещено! Постель должна быть заправлена по уставу, больные могут либо сидеть на табуретках около кроватей, либо изучать устав и писать конспекты в ленинской комнате! Кого поймаю, будет у меня до выписки уголь разгружать на котельной! Всем понятно?!» Не касалось это, естественно, только хирургического отделения. По понятным даже ему причинам. Ну и морга, конечно. И то, это потому, скорее, что там кроватей не было, выписывали их быстро и грузчики угля из них не важнецкие.
«Так точно трщ полковник!», что в переводе с солдатского на русский означало: «Пошел нах, товарищ полковник!» Прям с утра не срамши бегом в ленинскую комнату и писАть-писАть конспекты очередного «судьбоносного» или «поворотного» пленума-съезда КПСС-ВЛКСМ.  Кто-нибудь представил себе, хотя бы раз, что на гражданке человека (больного!) кладут в больницу, но при этом лежать на кровати не разрешают? Так ведь и говориться в русском языке – «положить» (положили) в больницу. Не «посадили» в больницу, а именно «положили». Трудно представить? А вот «товарищ полковник» представил. И пазлы у него в подфуражечном пространстве все сложились. Потому как, с лейтенантских погон он наизусть знает «три кита», на которых держится солдатская служба в понимании отчимов-командиров: солдат днем не должен даже сидеть, ночью спать мало (а лучше вообще не спать), и постоянно что-то делать. Солдат в состоянии покоя приводит офицера в сильное нервное расстройство, а уж лежачий! Средь бела дня! На койке!, ставит его в праведном гневе на грань умственного помешательства.
Но разве ж бойца этой хренью напугаешь? Наш «ответ Чемберлену» работает на все сто. В каждой палатке есть дневальный, в обязанности которого входит поддерживать порядок в палатке – раз, топить печку в холодное время , чтобы «черпаки» и «дедушки» не замёрзли – два, не топить печку, чтобы «черпаки» и «дедушки» не упрели – три, и постоянно стоять-сидеть на шухере у входа – четыре. Обязанности, в общем-то, не напряжные, для «молодых» лёгкие, а для «духов» вообще за «щастье». Ибо, лучше в госпитале буржуйку топить, чем в подразделении весь день ишачить на самой тяжелой и грязной работе, а потом ещё после отбоя «дедам» носки и хэбчики стирать. В госпитале это явление тоже присутствовало, но не в столь удручающих для «духов» масштабах. В отдельных только палатках, населённых, как правило «выходцами» из каких-нибудь взводов-рот обеспечения чего-нибудь. Типа дристуны-желтушники повара-маслорезы, свинари, хозяйственное отделение (хозо) и прочие хитрожопые труженики тыла. Был ещё у «молодых» и пункт номер пять. Но он был настолько значим, что вменялся в обязанности только избранным. Точнее, особо способным. Их должность так и называлась  - «спецназ». Каждый вечер, после отбоя, занычив в носки мятые рубли и трёшки, зажав под мышками драгоценную тару в виде трехлитровой банки, «спецназ» короткими перебежками между палатками двигался к госпитальному забору, за которым, перескочив по шаткому мостику не широкий ручей, оказывались в посёлке  местных бутлегеров.  «В розлив» шло креплёное виноградное или яблочное винище и яблочный самогон. Почти граппа. Правда, слов таких в то время мы не знали.  Расценки были весьма дружественные. Производство на подворьях местных «бизнесменов» не прекращалось круглосуточно. Точек сбыта было две или три, трудились они как многие нынешние магазины 24 часа, но на них работал весь посёлок. Благо, с дарами природы, из коих и производились эти «божественные напитки», не были, мягко говоря, в тех краях в большом дефиците.

Главным и наиважнейшим событием каждой «госпитальной» недели был «заезд» очередной партии «отдыхающих». В условиях жесточайшей «секретности и конспирации» со стороны командования госпиталем, сами обитатели знали об этом как минимум за сутки. К «часу Х» народ начинал «подтягиваться» к центральной аллее госпиталя в район КПП. К колонне заехавших на территорию грузовиков ни кого не подпускали. Как только звучала команда «К машине!» и из-под тентов на асфальт госпитальной «взлётки» начинали выпрыгивать, вылезать и сползать очередные клиенты, над главной аллеей поднимался невообразимый гвалт. Орали практически все. Каждый высматривал в толпе знакомые лица, выкрикивали номера бригад и места дислокации, в надежде поскорее найти сослуживцев.  Но главное – это то, что «пришёл чарс»! Как бы жестко не шмонали всех перед отправкой, пацаны умудрялись его провозить. А отдельные «товарисчи» и в «не децких» количествах. Особенно лежачие. Зная, что их не шмонают, распихивали им пакетами целыми.  Потому как все знали – будет у тебя «чарс», будет тебе счастье. И пацанов «подогреть», и хэбчик больничный по новее на складе взять, и тушняк с консервами разными у чурбанов из хозо всегда выменять можно. А этого добра у них всегда в избытке присутствовало. Земели-повара «экономили». На нас же. В условиях военного времени знаменитая экономическая формула, выведенная не менее знаменитыми теоретиками коммунизма Карлом Марсом и Фридрихом Сникерсом «деньги-товар-деньги’» трансформируется в упрощённый вариант «товар-товар’».

6.

Очень полезная для организма послеобеденная дрема, издырявленного в процессе излечения бесчисленное количество раз тупыми многоразовыми иголками, была нарушена шумом падающего картофельного мешка с табуретки, и беззлобным матом в полголоса:
«Спишь, сучонок? Я те, мля, посплю!»
Вошедший в палатку старшина нашего госпитального отделения Скок отвесил «леща» заснувшему сидя «на посту» дневальному. Тот от неожиданности свалился на пол.
«Эт ты мне што ли?» «сострил» я.
«И тебе тоже!» не остался тот в долгу.
Олег Скоков, мой тезка, старший сержант по званию и дембель СА, застрял в госпитале по причине банальной, как насморк в Прибалтике. Желтуха. Гепатит – по умному. Причем случилось это практически перед самой его выпиской из нашего славного медучреждения, в которое он попал с диагнозом «контузия и компрессионный перелом позвоночника». По специальности воинской Скок был водилой. Таскал наливники и НУРСы на  Пули-Хумри и Кабул. За полтора года прошел «и Крым и рым», а вот ближе к дембелю все ж зацепило. Сроком службы я до него не дотягивал, по возрасту он был старше меня, в зачете у него был диплом выпускника техникума, и не земляки, да вот сошлись как-то. Плюхнулся на соседнюю койку:
«Слышь, там вчера пятнадцать «полосатых» из Баграма привезли. Не с боевых. «Желтые» все. У Шурика (старшины соседнего отделения) целую палатку им отдали.»
«Они ж кабульские. Там свой госпиталь. Чё их там не оставили?»
«А х.. знает. Говорят, забито всё под завязку.»
«И фуй с ними. Ты то чё,  за них переживаешь? Иль радуешься?»
«Мне больше делать нех. Только вот они со вчерашнего дня все обдолбаные в хлам. По всему судя, чарсом хорошо затареные. Шурик их построить ни как не может»
«Оно надо ему? Пускай отдыхают. Пацаны только на курорт поступили, а вы сразу «строить». У тебя, считай, билет до дома в кармане. Ты человек-то уже гражданский, а всё не имётся.»
«Бача! Без дисциплины и порядка, армия – бардак!»
«Сильно! Сам придумал или замполит научил? А может это от контузии?»
«Ты постебайся ещё, салабон. Совсем оборз, молодой».
«Дяденька дембель, я не молодой, я черпак».
«Товарищ солдат, пи…те до х..! Понятно?». Это самый распространенный и наиболее часто употребляемый ответ в армии старших по званию при отсутствии аргументации в дискуссиях с младшими по званию.
«Так точно, товарищ страшный сержант!»
«Так вот, это во первых. А во вторых, сам знаешь, щас точно кто-нибудь особисту «стуканёт». И будет нам «праздник» в виде повального шмона».

На самом деле, всё обернулось для нас намного хуже. Двое чертей, из этих, отобрали пачку печений и пару банок тушенки у салажонка-посыльного которого Скок заслал к хлеборезу. Да ещё в кураже губу ему разбили. Это уже был беспредел. Скок, хоть и не являлся представителем войск дяди Вани, но расправу был скор и крут. Увидев их сидящими и жующими «трофейные» печения около одной из палаток просто подошел, и ни говоря ни слова, первого положил с одного удара, второго с двух.
Вечером, после отбоя, часов в «около полуночи», когда мы в своей палатке неспешно катали нардишки под чифирок, в неё с двух сторон начал набиваться народ.
«По твою душу, Скок».
«Чую – да. Чё надо, пацаны? Извиниться пришли, что ли?»
«Ага». Выдохнул самый ближний целясь ботинком Скоку в голову.
Ну, и понеслась! Нет, по моему, более не эстетичного вида единоборств, чем драка в тесном ограниченном пространстве. Причем, разница в количественном составе с каждой стороны практически не играет роли. В ход идет всё - голова, локти, колени, зубы. Крики и мат «дуэлянтов» привлекли внимание жителей соседних палаток. Драка завязалась и с наружи. А уж там-то было где разгуляться. В ход пошли угольные лопаты. Я потом часто задавался вопросом, вспоминая ту ночь, откуда такая всепоглощающая ненависть друг к другу. Такую я видел в глазах пацанов только после прямых боестолкновений и рукопашки с духами. Но там – враг, и на кону собственная шкура. А здесь – такие же русские пацаны. Дежурный по отделению вызвал дежурного по госпиталю. Тот прискакал с нарядом из двух бойцов. И тут случилась незадача такая. Один из обиженных в запале, не разобрав с кривого глаза, кто перед ним стоит, зарядил товарищу майору в бубен с правой со всей пролетарской ненавистью. У товарища майора, видимо от сильного удивления, фуражку сорвало с головы аж метра на три. А сам товарищ майор присел своими наглаженными, по случаю заступления в наряд, галифе прям на «не совсем чистую» гравийную дорожку. Видимо, что бы подумать, как быть дальше. Подумав, он вытащил из кабуры табельное оружие типа «Пистолет Макарова» и произвел два выстрела в воздух. Народ стрелянный это конечно не напугало, но было расценено как призыв к вниманию. Когда воцарилась более-менее сносная тишина, и все ждали от оратора длинной и пламенной речи он, водворив на место поданную солдатиком фурагу, эту речь толкнул.
«П…ец вам! Уроды!»
Ну что ж, краткость, как известно, состоит в кровном родстве с талантом.
Через 15-20 минут на территорию госпиталя въехала машина с десантурой из караула гарнизонной гауптической вахты. Арестовано нас было семь человек. Пятеро баграмских «героев» и мы со Скоком. Причем, по моему глубокому убеждению, репрессии в отношении меня были лишены всякого основания. Просто один из моих оппонентов лишился зуба в процессе нашего диспута, и в виде пакости слил меня как зачинщика драки. На губе нас запихали всех в одну камеру. Всё тот же неугомонный придурок стал колотить в дверь. Пришел часовой.
«Че те надо, урод? Приключений на жопу ищешь?»
«Ты! Крыса тыловая! Чмота союзная! С кем так разговариваешь? Я тебе …..тыры-пыры, тра-ля-ля… быстро мне принёс сигарету!»
«Щас. Готовься».
В общем, били нас долго, не спешно, профессионально и вдумчиво. Два офицера и два сержанта. До утра. По одному. Меня спасло то, что я сразу заявил, что ни когда в жизни не пробовал ни сигарет, ни спиртного. И вообще, всегда сочувствовал тяжелой и ответственной службе в комендантской роте. По этому меня попинали без усердия, исключительно с профилактической целью. Всего-то один только чувствительный джем кастетом по почкам и заполучил.  Остальным повезло меньше. Особенно тому любителю покурить. На следующий день после смены караула за нами из госпиталя пришла «санитарка». Этого баклана и ещё двоих сразу определили в хирургическое отделение. А нас со Скоком переселили в основной корпус. Под надзор. А он в основном был исключительно офицерской привилегией. По этому мы ещё месяц отдыхали как белые люди. С теплым сортиром и умывальником….

Квадраты

"Жизнь - штука полосатая"(с). Старо, как мир. Только вот никогда не уточняется направление полос. Они вертикальные или горизонтальные? Или это как кому удобнее?
  А если и так и так? Тогда это уже шахматы. Это ближе к жизни реальной. Более, так сказать, утончённая модель. 3D жизни. Не всегда же по жизни прямо ходишь. Точнее она водит. Финтит часто. Бывает, плутает, бывает, назад возвращает, а бывает и на поле минное заведёт. Потому иногда, в зависимости от ситуации, приходится топать либо прямо, либо остановиться и сделать шаг в сторону. И не известно, на какой квадрат наступишь. Чёрный или белый. Малевичу вот, чёрный больше нравился. Он про него даже целую картину написал. Очень большой ему, видать, квадрат попался. Застрял на нём... и сроднился. Ну, он на то и гений. Нам не понять.
  Мне вот белые квадраты больше нравятся. Как-то комфортнее я себя там чувствую. Прекрасно сознаю при этом, что далеко не оригинален при этом.
  Не хочется с них дальше шагать. Но двигаться всё равно надо. Сам не будешь, жизнь толкнёт. И тогда уж точно на чёрный. Или вообще на диагональ поставит, на белое и не шагнёшь. Поэтому лучше не ждать пинка. Сам-сам-сам. Глядишь и проскочишь быстренько через чёрный, не останавливаясь почти. Главное - верить, что за чёрным всегда должен быть белый. И он обязательно будет. Как и белый за белым.
    
  Азадбаш. Содом и Гоморра 40-й. Рассадник человеческого порока и самых низменных инстинктов. Всеобщая жестокость и ненависть к себе подобным. Звериные законы. Азадбаш мог перемолоть любого на раз. Воин мог въехать в через ворота КПП самодостаточным (как ему казалось) черпаком или дедом, а выехать законченным чмырём. Или калекой. Или насовсем.
  Выживал только сильнейший. Причём не столько(только) телом, сколько врождённой хитростью. Слабые сбиваются в стаи с той же целью - выжить и во чтоб это не стало дождаться отправки, ибо любая самая страшная дедовщина в части после пересылки - курорт. Место, где вдруг совершенно чётко понимаешь, что в этом мире ты один. Абсолютно один.
  Тот другой мир, в котором ты родился и вырос, находится как минимум на другой планете. Даже дома жилые за забором и проезжающие и проходящие мимо КПП люди кажутся инопланетянами. Вроде рядом совсем, но они тебя не видят. Зазеркалье.
  Землячество. Реальный шанс к выживанию. Особенно, если оно достаточно большое и в авторитете. Но такие объединения появлялись не всегда, зависело от накопительной "поставки", образовываясь вокруг двух-трёх лидеров. Пацанов, способных противостоять неисчерпаемым стаям местных шакалов. Их всегда было в десятки раз больше. Многие жили там месяцами, их многочисленная родня еженедельно слеталась как саранча на своих убито-ржавых "жигулях" и "москвичах", с затареными жратвой и бухлом багажниками. Кормили и поили ответственных товарищей по полной, что бы только детей их подольше никуда не отправляли. Думаю, что и "зарплату" платили, но это можно лишь предполагать.
  Привезли нас человек пятнадцать. После госпиталя. Одёжка вся чужая. Застиранный хебчик, стоптанные сапоги, мятая ушатанная не одной репой шапка, да заношенная с дырявыми карманами шинелюга. Пипец! До-служился...
  Раскидали по ротам. Зашел и в расположение и офуел. Обезьянник. В дальнем углу казармы завешенный одеялами кубрик. Чтоб, типа, всякие недочеловеки сразу видели, где "авторитеты" их проживают. Рядом на тумбочке, почему-то вопреки всем уставам стоящей на взлётке, из перемотанной вдоль и поперёк изолентой когда-то магнитолы типа "Весна" уставшая от бессонных ночей какая-то индийская красавица из последних сил хрипела "эстрадную" песню "джими-джими, а-а, а-а...".
  Папандос! В самый зверинец, причём. Млять! Туго придётся. Выбрал "не жилую" кровать и бросил на неё свой худой вещмешок. Тут же, переваливаясь на кривых ногах, подскочил какой-то бандерлог-шестёрка.
   – Э-э! Зидес занита!
   – Где не занято?
   – Визде занита
  И смотрит на меня, крысёныш. На вшивость пробивает.
   – Пусть здесь лежит пока.
   – Нипалижит. Убирай да!
  Чёта злость меня такая разобрала, аж в глазах помутилось.
   – Слыш ты, фуйло кривосракое! Пашшол нах отсюда!
  Из угла вылезает такое же чучело, только упакованное по их "модным" понятиям. Сапоги на пятисантиметровой платформе, чтоб повыше быть, и голенища ромбами. Бляха, согнута почти в цилиндр, висит практически на яйцах, да шапка на его тупой башке прилеплена к самому затылку, на манер тюбетейки.
   – Чо, борьзий-да?
   – Тебе чё надо?- спрашиваю
   – Ти тут ни барзей-да! Здес ми давно живём! Ськолка служишь?
   – Сколько надо, столько и служу.
  Определится надо ж, с кем дело имею. В количественном составе. Хоть и вид у меня затрапезный, но чует видно, что не салабон перед ним.
   – Сматры! Вечир будем гаварит!
  Зубы показывает, а лезть остерегается пока.
  Смешные бандерлоги. Зачем вечера-то ждать. Ночью они страшнее, что-ли?
  Вышел из казармы, зашел за угол. В пачке три сигареты. Всё, что осталось от госпитального рая. И на том спасибо. Здравствуй реальность. Закурил. Надо бы кумекать, как от шакалов отбиваться, а в голове пустота и какая-то отстранённость от действительности. Защитная реакция психики, наверное.
  Вспомнил про свою котомку. Небось, уже перетрясли всю. Да и хрен с ней. Там полотенце одно застиранное (из госпиталя умыкнул), да станок бритвенный. Станок жалко, конечно. Надо забрать пойти, а там видно будет. Захожу обратно. Грязный и худой солдатик ползает на коленях по взлётке и грязной тряпкой из грязного таза с обломанными ручками пытается мыть полы. Рядом стоят два урюка. Один периодически пинает солдатика под зад.
   – Бистра давай, чумо! Бистра! Урус чушкА!
  Ржут укурки обдолбаные и матерятся на своём языке.
   – Оставь его! Он так до завтра полы не помоет. Заставили мыть, не мешайте хотя бы.
  Не надо ввязываться. С одной стороны. С другой, терять уже нечего, чувствую.
   – Э-э! Ти завтра тожи будищь палы мить!
   – До завтра доживи, видно будет.
  Твари черножопые. Надо ж чего-то придумывать. Их, бандерлогов этих, только в расположении человек полста трётся, не меньше. Не то местные, не то гости. Треть почти, причём, по гражданке одета. Куда попал?!
  И славян-то нет. А те, что есть уже не воины. Да и не были ими. Не успели. Сломали пацанам хребты на взлёте. Он Родину защищать шел, интернациональный долг выполнять, а его сослуживцы опустили.
  Вот ведь жисть какая! В одном месте не прибили, так свои же прирежут. Так называемые "свои". Хотя и те и эти одной крови.
  
  Подходит "нечто", вроде дневального. Со стриженой наголо башкой, но немыто-волосатой шеей.
   – Э-э! Тибе ротний завёт. Иды.
   – А кто у вас тут сегодня ротный? - сострил я и тут же понял всю неуместность своей шутки.
   – Ти чиво, ротний ни знаищь? Вон та комната маёр сидит.
  Машет рукой на дверь с надписью "Канцелярия".
  
   – Разрешите?
  Без всякого предисловия:
   – У тебя родственники в "Округе" есть? Старшие офицеры?
  Штаб округа, я так понял имеет ввиду. Обдолбился что ли, майор? Где я, а где штаб округа!
   – Никак нет, тарщ майор.
   – Пи..ишь! - дыхнув в меня перегаром, уверенно отвечает "ротний".
  Нахрена тогда вообще спрашивал, не понятно. Молчу.
   – Иди в штаб. В канцелярию. Ждут тебя. Потом вернёшься, доложишь.
   – Есть.
  Ничего не понимаю.
  Прихожу. Нахожу нужную дверь. За столом старший сержант. Одет с иголочки, в отличии от всего остального контингента.
   – Меня вызывали сюда.
   – Заходи. Я тебя звал.
  Ни хрена себе. Величина.
  Оказывается, увидел в списках прибывших однофамильца. Фамилия хоть и не редкая, но и не "ИвановПетровСидоров". Думал, мож, родственник какой, дальний. Как не крутили, а знания дальше третьего колена не позволили проследить гениалогическое древо каждого. А то действительно, может на соседних ветках сидим. Сам он из Днепропетровска. Полуторагодичник. Старше меня.
  Посидели, воду лезвиями вскипятили, чай попили.
   – Ладно, пошел я. А то "ротний" нервничать будет, поверка скоро.
   – Какая нах поверка? Забей. Ты пох ему абсолютно. Забыл он уже про тебя. В казарму не возвращаяйся, не в ту роту ты попал. Они тебя в покое не оставят. Либо покалечат тебя, либо ты кого угандошишь. А скорее всего, сначала второе, а потом первое. Надо оно тебе? Здесь оставайся, до завтра перекантуешься.
  Ну пипец. Вот это армия, это я понимаю.
   – А завтра што, чурки добрыми станут? Откуда их вообще столько здесь?
   – Родственники башляют, чтоб держали здесь подольше. За речку ехать не хотят, в своих стрелять западло.
   – Чё они тут, два года сидеть будут?
   – Да нет, скоро отправка, всех нах выметут.
   – А "скоро" - это когда?
   – Ну, как я слышал, через неделю.
  Да-а. Неделю здесь ещё продержатся надо. Нереально, практически.
   – Дай хоть нож какой-нибудь, что ли.
   – Говорю же - забей. Хер ты их изведёшь всех. Просто не замечай. Как я. Завтра ПНШ с замполитом в Тавоксай собираются. Там конно-вьючная рота. С инспекцией. На неделю как раз. Хотели меня припахать, да в лом мне. Давай тебя отправлю?
   – Не понял! А я-то чё там делать буду?
   – Тоже, что и я. Ты ж студент?
   – Ну да.
   – Плакатными перьями пользоваться умеешь?
   – Умею.
   – Шрифты знаешь? Чертежи-то делал.
   – Знаю. Так ты чё, писарюгой меня туда устроить хочешь?
   – А ты хочешь ножичком перед чурбанами махать? Пока они тебе сзади другой ножичек не вставят?
  Альтернативы нет. Да и не так всё плохо, на самом деле. Что мне, трудно им пару плакатов нарисовать.
  На следующий день "родственник" что-то быстро втёр сначала НШ, потом ПНШ, тыча в мою сторону пальцем. Вернулся с довольной мордой.
   – Короче, брат ты мой. Троюродный. С детства не виделись. Всё порешал я. Так что, давай братан! Через недельку вернёшся, всё утрясём. Я тебя в хорошую отправку поставлю.
   – Спасибо, братан. Гостинчик тебе привезти?
   – Ага! Кусок конского говна. Или чурку оттуда. Местным, на развод.
  Посмеялись, хлопнули по рукам и я залез в кузов шишиги. Это мой белый квадрат. Хотя и виде грязных досок.
  Пока два с лишним часа трясся в "шишиговом" кузове, думал о том, на сколько жизнь-то не предсказуема. Ещё вчера вечером сокрушался, что девушка Фортуна кинула меня зло, да думал, как жизнь свою подороже продать, а сегодня еду, дышу чистым воздухом Чимганских предгорий. Опять жизнь налаживается и не так всё плохо. Даже оч хорошо! Верить всегда надо, просто.
  
  Неделей командировка не обошлась. Вышло почти две. Однажды утром за мной пришла машина. Точнее, машина пришла дежурная (почта, продукты), но мне приказано было срочно лезть в кузов. Меня ждала отправка. А "брата" своего я не застал. Даже не так... БРАТА своего я не застал. Писарчук из молодых сказал, что по залёту турнули через Тузель ближайшей отправкой почти неделю тому. Точнее сплавили. А ещё точнее спасли от тюрьмы или дисбата. Не то повара, не то хлебореза какого-то отоварил до полусмерти. Видать, всё-таки заметил он одного.
  
  К чему это я всё? К тому, что вот пару недель тому, как бы ни с того ни с сего, нахлобучила меня такая аритмия, которой ещё не было. Ну вот, лежу я значит, дома на любимом диване. Нажратый лекарствами разными, шприцом уколотый, после врачей и отказа от госпитализации, размышляю. Меня плющит, а я размышляю. Или брежу. Благо время и положение позволяют. Положение горизонтальное, а время... его в таких случаях много свободного появляется.
  О бренности в общем-то вначале думы пошли. Представил сначала себя лежащим в окружении родственников. Не понравился себе. Потом о том, что жену иногда слушать надо, а не только себя. Эт про здоровье. Потом вот, про жизнь чёрно-белую. С одной стороны. А вывернешь на изнанку, она бело-чёрная. Потом вот, повспоминал немного. А потом подумал, что от судьбы-то всё равно не уйдёшь! Просто в неё надо верить. Во всяком случае в лучшую её часть. А Фортуну любить. Всю!

[BABAI], 2009 г.

наверх

Top.Mail.Ru



Дизайн © 1999- Уазбука. О сайте

info@uazbuka.ru


Клуб УАЗоводов Фотогалерея УАЗБУКИ Форум УАЗБУКи Руководства, справочные материалы об УАЗ Каталог деталей УАЗ